Армия древних роботов - Александр Шакилов

Извернувшись в воздухе, ранжало ловко приземлился на все шесть лап – и тотчас вновь прыгнул на Зила. На этот раз он просто не мог промазать, а Зил никак не мог уклониться. У него даже не было времени мысленно попрощаться с мамой и сестрой и попросить прощения у бати Лиха, посмертный наказ которого он так и не исполнил. Зил даже не успел смириться со своей неминуемой гибелью.

И хорошо, что не успел.

Сверкнул заточенный металл – это Даль, несмотря на ссору, воспользовался тесаком не только для того, чтобы срезать одежду с очередного трупа, но и чтобы окоротить чересчур дерзкого монстра.

Из отсеченного у основания хвоста ранжало брызнула мерзко пахнущая черная дрянь, окатив лешего. Извиваясь, будто живой, хвост упал ему под ноги, а сам ранжало, вцепившись всеми лапами, повис на новой куртке. Зил брезгливо сбросил с себя безвредного теперь хищника, и его, спешно засеменившего прочь, тут же растоптал подбежавший зог.

Зил открыл было рот, чтобы выразить свою признательность – мол, дружище Даль, ты мне жизнь спас, спасибо, извини, что только что плохо о тебе подумал и хотел распрощаться, – но альбинос его опередил:

– Не стоит благодарности, леший.

Сказано было хлестко, отрезвляюще, со снисходительной ухмылкой.

– Да и я не собирался… – буркнул Зил.

Альбинос наступил ногой на скорпионий хвост ранжало у самого шипа, после чего одной рукой оттянул остальные сегменты так, что обнажились жилы между сочленениями. Ловко, будто всю жизнь только этим и занимался, он поддел кончиком тесака последние три сегмента и сорвал их. Сделав пару надрезов на жилах, Даль обездвижил хвост и протянул его Зилу.

– Пока разлагаться не начнет, можно использовать как оружие. Вроде кнута.

– Спасиб-б…

– Закончим дела в Мосе, леший, – сразу разойдемся.

– Да, поминай как звали. – Зил куснул губу. Лицо под лентами из плетенки начало потихоньку оттаивать, приобретая чувствительность.

– Думаешь, берсерки окоченели до смерти? – Вопрос Даля удивил лешего, ведь причина гибели воинов из Кия была очевидной.

Выдавив из-под куртки жалкие крохи тепла, пуще прежнего взвыл ветер. У Зила зачесалось родимое пятно на левом предплечье, формой напоминающее хищную птицу с распростертыми крыльями. Так всегда бывало, когда ему грозили неприятности. А еще ему показалось, что над пустошью, прямо над ним, верхом на птере пролетели Ларисса с Трастом. Вздор: облака же, и снег метет, не видно ничего далее пары десятков мер… Зог всхрапнул, призвав лешего и альбиноса поскорее взобраться в пристежной карман и двигаться дальше – туда, где не так холодно, туда, где уже весна.

– Вот, смотри. – Даль ткнул пальцем в горло трупу, поделившемуся одеждой с Зилом. – Видишь рану?

Зил хмыкнул. Действительно, на горле берсерка из одной точки на коже расходились три небольших, одинаковой длины лепестка-надреза. Но назвать эту царапину смертельной раной у него язык не повернулся бы.

– И у остальных, – Даль шагнул к следующему трупу. – Эти парни побледнели вовсе не из-за мороза. Их обескровили. Кстати, тебя разве не смутило, что на пятерых воинов всего оружия был только один нож?

Покачав головой, Зил, точно поясом, обвязал себя хвостом ранжало.

* * *

Мандибулы звонко щелкнули.

Брызги голубоватой слизи пополам со сгустками крови вырвались из дыхательных отверстий, их тут же унесло ветром. В легочных мешках захрипело, забулькало – и стало тихо. Птер, несущий двоих чистяков в Щукарцы, умер в паре сотен мер над землей.

Загнала его Ларисса, нещадно бросив наперекор погоде через вьюги-бураны и лютый мороз, вот он и не выдержал. А ведь только-только вырвались из зимы в весну! И лететь еще и лететь… Блестящую в лучах солнца тушу вместе с двумя наездниками на ней по пологой дуге стремительно потянуло вниз.

– Толстый, держись крепче! – безуспешно дергая птера за подвижные отростки с фасеточными глазами на концах, крикнула Ларисса, и Траст обнял ее так, что у девчонки хрустнули ребра. Лицом парень зарылся в россыпь ее мелких светлых косиц, пахнущих дымом и пылью и немного влажных.

Так и не сложив прозрачные, сплошь в коричнево-алых прожилках крылья, мертвый птер врезался в раскисшую землю. Ломая суставчатые лапы, мощным хитиновым телом – длиной все четыре меры, вдвое меньше шириной и в высоту – он прорыл в грязи ров, напоследок опрокинувшись на бок и сбросив с себя чистокровных. И если Ларисса уверенно приземлилась на ноги, чуть изогнув колени в обратную сторону, то Трасту подобная ловкость была не по плечу – он пребольно ударился правым плечом, перекатился на спину, а потом на живот.

– Живы – и хорошо. – Ларисса с досадой пнула обломок сегментной ноги.

Птер на эту шутку никак не отреагировал. В зеркалах его фасеток отразилась башка поднявшегося Траста: рыжая всклокоченная шевелюра, глуповатое лицо, рябое от веснушек и грязи, и торчащие из подбородка волосины, которые давно пора сбрить, а лучше выщипать. Нет, не так должен выглядеть грозный ментал-некромант, не так. Ему бы черную мантию, черную шляпу, черные сапоги, черные…

– Толстый, хватит уже собой любоваться. – Ларисса презрительно скривилась, из-за чего три оранжевые метки-полосы на ее щеке чуть изогнулись. – Надо идти. Если ты немного пошевелишь задницей, завтра к полудню доберемся.

– Детка, ты как себя чувствуешь? – Траст окинул взглядом стройную невысокую фигурку в добротной зеленой куртке, скрепленной с брюками живой плотной вязки. Никаких украшений на одежде не было. Из-за спины Лариссы выглядывало топорище боевой секиры, которую Ларисса отчего-то называла Карой, верной обожаемой подругой. При виде секиры рыжий здоровяк вздрогнул – слишком уж свежи воспоминания о случившемся на Поле Отцов. Траст едва не тронулся от горя, когда лезвие этой самой секиры воткнулось в спину Лариссы. Девчонка тогда со стоном опустилась на бетон, легла на бок и, сказав «Прощайте все», умерла.

Да-да, просто умерла, обычное дело.

А Траст просто воскресил ее, ведь он – некромант, а не свинопас какой-нибудь.

– Так как ты себя?..

– Хватит, толстый! Тебе придется потерпеть. Умерь свою похоть. – Сказано это было с нескрываемой злостью, с намерением обидеть, будто в случившемся с Лариссой была его вина, будто он задолжал ей за то, что она – благодаря ему! – сейчас двигалась и говорила, дышала и мыслила, а не валялась на бетоне куском гниющего мяса.

В такие моменты рыжего некроманта одолевали сомнения. Верно ли он поступил, оживив строптивую, вечно недовольную блондинку? Может, следовало послушаться лопоухого лешего Зила? Тот отговаривал Траста, чуть ли не умолял оставить погибшую девчонку в костлявых объятьях смерти…

Воздух наполнился гудением полчищ насекомых – комаров и слепней, жучар и мух, воспрянувших после зимней спячки, как только пригрело солнце. Вокруг щебетали и ухали разноцветные птички. Снег растаял, наполнив журчанием узкие и широкие русла ручьев. В мелких болотцах шевелились гады и плескалась рыбешка, на зиму закопавшаяся в ил и грязь, а теперь очнувшаяся и спешившая жить, пока опять не станет нестерпимо холодно. Траст прихлопнул слепня, укусившего его за ключицу, и задумчиво посмотрел на раздавленное им крылатое тельце. Жизнь. Всюду жизнь.