Белые Волки Перуна - Сергей Шведов

-Всё готово, Бирюч, во славу Перуна.

Сон ушёл из глаз Ладомира и не торопился возвращаться обратно. Где-то за стенами гонтища кипела жизнь, странная и непонятная. Княж Владимир спорил о власти с княж Ярополком, а сын погибшего древлянского князя Мала просил у Бирюча помощи для своего родича. Выходит, что без помощи ближников Перун не один спор на земле не обходится. Так-то вот. Кто после этого будет спорить, что Перун-бог среди всех прочих богов первый.

Проснулся Ладомир совсем не в том месте, где засыпал, да, собственно, иначе и быть не могло. Сказал же ведун, что всё готово, и эти его слова могли относиться только к Ладомиру, убившему волка во славу Перуна. И вот теперь он здесь, связанный по рукам и ногам, у подножья истукана, готовый к расплате.

Ладомир не мог повернуться ни вправо, ни влево, а главное, ему очень хотелось пить. Глаза у отрока, впрочем, не были завязаны, и, чуть скосив их в сторону, он увидел огромное лицо, покрытое трещинами-морщинами, свирепо и неумолимо нависающее из темноты. Принадлежала голова огромному и тяжелому исполину, который ушёл в землю по самую шею, расстелив волосы и бороду по деревянному настилу. Ладомир лежал на огромном камне рядом с этой бородой, обмирая от страха и боясь неосторожным движением привлечь внимание спящего Перуна. А Перун спал, и его ровное дыхание Ладомир ощущал спиной и затылком.

Сколько прошло времени, отрок не знал, мучимый жаждой и священным трепетом перед могуществом никем не моряной силы, которая могла бы, наверное, его прихлопнуть одним мановением гигантских ресниц. День, кажется, угас, и наступила ночь. Наверное, Ладомир заснул или забылся, мучимый жаждой, совершенно уже нетерпимой и сводящей его с ума.

И чудилась ему поляна, залитая алой кровью по белому снегу. А кровь та была его, Ладомирова, и с ней уходили из его жил силы, оставляя в сердце лить страх перед настигающей погоней. Он полз, задыхаясь, мучительно дёргая пересохшим горлом, пока не упал в страшную чёрную яму, которая должна была стать его могилой. А вслед ему нависающие над могилой волчьи пасти посылали проклятья низкими воющими голосами. Очнулся он оттого, что кто-то лил жидкость в его пересохшее горло, но даже наяву он не мог избавиться от волчьего воя, и, казалось, что этот вой даже нарастает, обещая отроку страшное отмщение за совершённое убийство.

- Ладомир убил волка - Ладомир должен умереть.

И тогда он понял, что это вовсе не сон, а суд Перуна. Разъярённые волки пришли сюда, чтобы требовать кары для убийцы сородича. Отрок открыл рот, чтобы сказать слово в свою защиту, но не успел.

- Ладомир убил волка в честном поединке, - раздался голос очень похожий на Бирючев, - и заслужил, чтобы его кровью насытилось чрево бога. И пусть Перун сам решает - воскрешать ли волка с кровью Ладомира и именем его.

- Пусть живёт волк Ладомир, - рыкнули волчьи пасти в сторону исполина.

И вновь уши заложило от дикого воя, а в рот отрока потекло что-то горячее и солоноватое, по вкусу напоминающее кровь. И теперь он был уже не человеком, а превращался с каждым глотком в волка, вбирая его свирепость и силу, но сохраняя мысли Ладомира и его память о прожитых днях.

- Пусть живёт волк Ладомир.

Он почувствовал, как чьи-то клыки перегрызают стягивающие тело путы, и завыл в предвкушении свободы.

- Белый волк Ладомир встал, чтобы служить Перуну.

На дикий вой нового волка отозвалась торжествующим воем десятки звериных, глоток, а из полутьмы пыхнули красными углями Перуновы глаза. Волки звали Ладомира в свой круг, и он, сделав несколько шагов им навстречу, почувствовал растопыренной рукой чьё-то заросшее шерстью плечо. Затёкшие ноги слушались плохо, но Ладомир всё-таки сделал несколько неуверенных прыжков, подчиняясь общему порыву. И словно в ответ на его старания в центре круга зажёгся огонь.

- Пусть сгорит в священном огне убийца, и пусть здравствует во славу Перуна белый волк Ладомир.

Очень весело плясать на собственной тризне, во всяком случае, Ладомир вдруг почувствовал лёгкость во всём теле, словно волчья и человеческая кровь, слившись воедино, породили новое существо необыкновенной силы и удали.

Волчья стая выла, щёлкала зубами и топала в такт Перунову сердцу, которое громко звучало в настороженных ушах. Из-под разинутой пасти мелькнула борода Бирюча, и зазвучал его глухой голос:

- Пусть сгорят в священном огне все беды Волка Ладомира.

- Пусть сгорят, - хором отозвалась стая.

Воскресший Волк отступил назад, разбежался и прыгнул, с силой оттолкнувшись от земли. Он не сомневался, что способен пройти сквозь огонь и остаться целым и невредимым. Запахло палёной шерстью, но Ладомир уже включился в дикую пляску на противоположной стороне.

Сколько продолжалась пляска, он не помнил, потеряв счёт времени и безудержным прыжкам, в которых волки раз за разом спорили с огнём во славу Перуна. Ибо нет под этим небом бога могущественнее Ударяющего, а служить ему могут только те, у кого сила в быстрых ногах и звериная злоба в сердце.

Костёр затухал, унося в небытиё прежнюю жизнь Ладомира, и ритм Перунова сердца становился все спокойнее и спокойнее, а вместе с засыпающим сердцем стихало и буйство волчьей стаи. Ладомир почувствовал усталость, жажду и непреодолимый упадок сил.

Бирюч поднял руку, сверкнули в последних отблесках затухающего огня огромные клыки тщательно выделанного волчьего черепа, и всё остановилось. Ладомир едва не сел прямо на землю, настолько плохо его держали собственные ноги. Вычищенный изнутри череп матёрого давил на виски, а чужая тяжёлая шкура гнула к земле плечи.

- Пей, - Войнег, поигрывая в темноте белками глаз, протянул ему глиняную чашу.

Ладомир выпил с наслаждением, чувствуя, как возвращаются к нему утраченные было силы. Перуновы глаза, горевшие во время волчьего пира кроваво-красным огнём, закрылись - бог заснул, насытившись принесённой жертвой. Но даже во сне его морщинистое лицо выглядело свирепым.

Ладомира дружески подтолкнули в спину, и он пошёл вслед за Ратибором в темноту за бесшумным шагом Бирючевых пошевней. Он обрёл наконец своё законное место в стае, и наука, которую в течение десяти лет вбивал в него Бирюч, должна была помочь ему стать равным среди равных в служении Перуну. А иной жизни для себя Ладомир не мыслил, да и была ли она вообще, иная жизнь.

Более ничего важного той ушедшей зимой не случилось. И пришедшее от Даджбога тепло смыло Стрибоговы ледяные следы до следующих холодов, оставив оголённый лес в настороженном ожидании перемен, которые непременно должны произойти если только в этом мире не случилось ничего страшного и непоправимого. Бирюч ходил в задумчивости, но службу не забывал, до седьмого пота гоняя Волков по утопающему в грязи лесу. Ладомир не роптал - дело было привычное с детства. А другой жизни отрок и не помнил, хотя, наверное, она была, да за десять лет, прожитых под Бирючевой десницей, быльём поросла. Чудились ему иной раз полохи огня и скорбное лицо женщины, застывшей над пепелищем. А более он ничего припомнить не мог, как ни пытался. Все остальные знакомые с детства лица были на виду - Бирюч, Войнег, Ратибор, Пересвет, Сновид, Твердислав, Бречислав. Причём только Бирюч не менялся, а все побратимы росли не по годам, а по месяцам. У Ратибора и Войнег уже и усы заколосились над верхней губой. Ладомир частенько теребил и свою губу, но там пока было гладко. Если верить Войнегу, то Ладомир был самым младшим в гонтище, моложе даже Сновида, потому и не пускал его так долго Бирюч в стаю белых волков.