От Апеннин до Анд - Эдмондо де Амичис

— Мама, моя мама! — шептал он еле слышно. — Неужели это правда, что я сейчас тебя увижу?!

Марко побежал и остановился перед маленькой мелочной лавочкой. Вот она. У входа он увидел седую женщину в очках.

— Что тебе нужно, мальчуган? — спросила она по-испански.

— Разве это не та? — с усилием, чуть слышно произнёс Марко. — Это не лавка Франческо Морелли?

— Франческо Морелли умер, — ответила женщина по-итальянски.

Его словно громом поразило:

— Умер?.. Когда?

— Да уж порядочно, — ответила женщина. — Пожалуй, несколько месяцев. Он поехал в Байа-Бланка — это далеко отсюда. Едва успел добраться, как там и умер. Теперь эта лавка моя.

Мальчик побледнел. Потом торопливо заговорил:

— Морелли знал мою мать. Моя мать была здесь прислугой у синьора Мекинес. Он один может сказать мне, где она. Я приехал в Америку отыскивать мать. Морелли посылал нам её письма. Я должен найти мою мать во что бы то ни стало!

— Бедный мальчик! — ответила женщина. — Я ничего не знаю. Впрочем, могу спросить мальчика со двора. Он знал тут одного работника, который вёл дела Морелли. Может быть, он знает что-нибудь.

Она ушла вглубь лавки и позвала мальчика, тотчас прибежавшего на её зов.

— Скажи-ка, — спросила его лавочница, — не помнишь ли ты, как Морелли отсылал письма прислуге в одной здешней семье?

— Это у синьора Мекинес! — ответил мальчик. — Помню, я относил. Их дом — в конце улицы Лос-Артес.

— О благодарю вас, синьора! — воскликнул Марко. — Скажите мне номер дома… Он не знает? Скажите ему, чтобы он проводил меня… Проводи меня, мальчик. У меня есть ещё деньги.

Марко проговорил это с таким жаром, что мальчик, не ожидая слова синьоры, первый проворно выбежал на улицу. Они почти побежали, не говоря друг с другом ни слова, до конца длинной улицы. Тут у одного белого домика с красивой железной решёткой они остановились. Оттуда был виден дворик, весь уставленный цветами в горшках. Марко дёрнул верёвку колокольчика. Вышла молодая девушка.

— Здесь живёт семья Мекинес? — спросил Марко взволнованно.

— Жили раньше, — отвечала девушка по-итальянски с испанским выговором. — А сейчас живём здесь мы, Себальос.

— Куда же уехали Мекинес? — спросил Марко замирая.

— Они уехали в Кордову.

— Кордова! — воскликнул Марко. — Где это Кордова? А прислуга, которая жила у них? Женщина… моя мать?! Их служанка — это моя мать. Они её тоже взяли с собой?

Девушка посмотрела на него и ответила:

— Не знаю. Может быть, знает мой отец. Он был знаком с ними, когда они уезжали.

Она убежала и через минуту вернулась с отцом, высоким стариком с седой бородой. Он с минуту рассматривал мальчика, привлекательный тип маленького генуэзского моряка с белокурой головой и орлиным носом, и спросил его на ломаном итальянском языке:

— Твоя мать генуэзка?

Марко кивнул головой.

— Хорошо. Генуэзская* прислуга уехала вместе с ними. Это я знаю наверное.

— Куда они уехали?

— В Кордову, это город…

Мальчик вздохнул, потом сказал, успокоившись:

— Тогда я поеду в Кордову!

— Бедный ребёнок! — воскликнул старик, смотря на него с сожалением. — Бедняжка! До Кордовы сотня миль отсюда.

Марко побледнел, как мертвец, и схватился рукой за решётку.

— Посмотрим… — говорил старик с участием, отворяя дверь. — Войди-ка на минутку. Посмотрим, что можно сделать.

Он сел, усадил Марко напротив и заставил его рассказать свою историю. Старик слушал очень внимательно, на несколько минут, задумался, потом решительно спросил:

— У тебя нет денег, не правда ли?

— Есть ещё… немножко, — ответил Марко.

Старик думал о чём-то ещё минут пять, потом сел за столик, написал письмо, запечатал и, протянув мальчику, сказал:

— Послушай, итальянчик. Иди с этим письмом в Бока. Это городок наполовину генуэзский, до него два часа ходьбы отсюда. Всякий укажет тебе дорогу. Иди туда. Там ты найдёшь синьора, которому адресовано это письмо. Этого синьора все знают. Передашь ему это письмо. Он тебе устроит отъезд в Росарио и порекомендует тебя тому человеку, который поможет тебе доехать до Кордовы. А там ты найдёшь семью Мекинес и твою мать. Да… На, возьми-ка немножко… — И он вложил в руку мальчика несколько лир. — Ступай!

И держись смелей! Здесь у тебя твои соотечественники повсюду. Ты не один, и тебя не оставят. До свидания!

Мальчик сказал «спасибо» и, не найдя других слов, вышел, отпустив своего маленького провожатого.

Грустный и подавленный, медленно побрёл он по дороге в Бока, через огромный шумный город.

* * *

Всё, что случилось с Марко с той минуты и до вечера следующего дня, вспоминалось ему потом смутно и неясно, как причудливый бред, — настолько он был потрясён и измучен. Ночь он провёл в подъезде какого-то дома в Бока вместе с привратником, а день просидел, примостившись на куче балок на набережной.

Перед ним, точно во сне, маячили тысячи судов, баржей, буксиров… Потом он не помнит, как очутился на корме шхуны, гружённой фруктами; она отходила на Росарио. Ею командовали три крепких генуэзца, бронзовые от загара. Их голоса и звуки родного наречия немного успокаивали сердце мальчика.

* * *

Шхуна тронулась в путь. Три дня и три ночи длилось путешествие. Три дня и три ночи вверх по течению величавой реки Параны, по сравнению с которой его родная река По казалась ручейком. Шхуна продвигалась медленно, упорно преодолевая необозримое водное пространство.

Проходили мимо продолговатых островов, бывших некогда убежищем змей и тигров, а теперь поросших апельсиновыми деревьями и ивами.

Проходили через узкие протоки, откуда, казалось, нельзя было выбраться.

Местами река выходила из берегов, образуя широкие заливы, похожие на тихие озёра.

Царила глубокая тишина. На большом протяжении вода и берега, пустынные и широкие, производили впечатление никем не обитаемых, словно эта бедная шхуна впервые открыла их существование на земном шаре.

Чем дальше они плыли, тем сильнее ужасала Марко эта чудовищная река. Ему казалось, что они плывут по ней уже многие годы.

Два раза в день съедал он вместе с моряками немного хлеба и солонины.

Моряки, заметив, что он грустит, не тревожили его расспросами. Ночью он спал на палубе, но поминутно вскакивал среди ночи, поражённый ослепительным светом луны, освещавшей необозримую водную гладь и далёкие берега.

Сердце его сжималось.

— Кордова! — повторял он. — Кордова!

Для него это слово было похоже на названия таинственных городов, о которых говорится лишь в сказках. Мальчик думал: «Мама тоже проезжала здесь, видела эти острова, эти берега!» И они казались ему уже не такими дикими и пустынными только оттого, что на них покоился взгляд его матери…

Однажды ночью один из лодочников запел. Это напомнило ему