Лондон - Эдвард Резерфорд

– Известно ли здесь кому-нибудь о малом, которого зовут лорд Сент-Джеймс?

Еще бы ей не знать! Залившись краской от удовольствия блеснуть связями с высшим светом, Эстер заговорила:

– Надеюсь, вы не сочтете, что мы садимся не в свои сани… – Это вступление, которое она делала всякий раз, когда преисполнялась социальной значимостью, заставляло семейство Пенни украдкой морщиться, а Буллов – неизменно дистанцироваться. – Но я могу рассказать вам о графе решительно все. Он компаньон моего зятя по морской торговле.

– Вы говорите о судне?

– Да, о нем самом. Это клипер «Шарлотта Роуз». Они думают, что он обгонит даже «Катти Сарк»! – Она перешла на доверительный тон. – Граф столько поставил на эту гонку, что все его состояние, по-моему, зависит от моего зятя. Он, знаете ли, капитан.

И она просияла, победно взглянув на собравшихся и премного довольная собой, а мистер Горэм Доггет впал в глубокую задумчивость.

У Люси Доггет осталось мало времени. Если она хотела спасти девушку, ей следовало поторопиться.

В этом году Люси исполнилось семьдесят, но выглядела она старше – на доброе поколение, а вовсе не на десяток лет в сравнении с дочками Доггета. Часами просиживая за рабочим столом, она теперь порой давалась диву, что сделалось с ее жизнью.

Матери-одиночке приходилось несладко в Уайтчепеле. Иным бывало и хуже – по шесть-семь детей и безработный отец. Единственным выходом становились проституция и воровство, за которыми по пятам шли болезни и смерть. Для Люси, пытавшейся уберечь своего малыша от этой участи, жизнь превратилась в сплошную борьбу. Его отец тайком помогал все пять лет, что прожил, но после она осталась одна.

Она сменила много мест, где выполняла черную работу, чтобы прокормить себя и ребенка. Ей удалось заставить мальчика ходить в приходскую школу, за которую она платила несколько пенсов. Но потом ему надоело, и он предпочел шляться и промышлять случайными заработками. К двенадцати годам Уильям немного умел читать и мог написать свое имя, но бо́льшую часть дня трудился в судоремонтной мастерской, куда парнишку по доброте душевной взял мастер, согласившийся обучить его ремеслу. Но мальчик там не задержался и в шестнадцать уже искал себе дела в доках. К девятнадцати женился на дочери докера. К двадцати обзавелся сыном, который умер шестимесячным; затем родился второй; потом появилась дочь, за ней еще две, обе хилые и тоже не выжившие. Восемь лет назад его жена скончалась при родах. Дело обычное, мужчины женились заново. Но не Уильям. Вместо этого он пристрастился к пьянству. И вот Люси на старости лет вновь оказалась в роли матери.

Сам Уайтчепел значительно изменился. В начале восьмидесятых годов Восточную Европу потрясла серия страшных погромов, заставивших эмигрировать еврейское население. Многим удалось скрыться в Соединенных Штатах, но тысяч десять переехало в терпимую Британию, и немалая часть этих новых жителей, как многие приезжие до них, нашла приют в Ист-Энде по соседству с Лондонским портом.

Преображение было удивительным. Кто-то из англичан и ирландцев остался, другие потеснились, перебираясь в соседние районы по мере того, как евреи осваивали Уайтчепел улица за улицей. Переселенцы, как большинство беженцев, были очень бедны. Они странно одевались и изъяснялись на идише. «Они живут своим миром и никому не мешают», – одобрительно замечала Люси. Но все равно переехала с соседями в Степни. Покуда сын время от времени работал и иногда вспоминал, что незачем пропивать свое скудное жалованье, она устроилась на фабрику по производству прорезиненной ткани и всячески старалась выходить двоих внуков.

В одном отношении бедная женщина преуспела чуть больше. С семидесятого года школьное обучение стало обязательным, и даже в Ист-Энде каждый приход обзавелся какой-никакой школой. Правда, соблюсти этот закон на практике было невозможно. Частенько дети учились лишь от случая к случаю, а что до внука Тома, то она вообще опустила руки, когда ему исполнилось десять. «Кончишь, как твой папаша», – предупреждала она. «Хорошо бы», – небрежно отвечал тот, и Люси признала, что не в силах с ним справиться. Но его сестра Дженни была совершенно другой. К десяти годам она зарабатывала несколько пенсов, помогая учителю обучать детей грамоте. Люси молилась, теша себя надеждой, что из ее многолетней жертвы во имя беспутного сына получится что-то доброе. Дженни еще могла спастись.

Пять лет назад Люси пришлось уйти с работы – ноги стали слабыми. Но в лондонском Ист-Энде женщина могла заработать несколько пенсов и на дому, а самым верным, хотя и нуднейшим делом было изготовление спичечных коробков. Для этого хватало материалов, стола, клея и кисточки. Сырье ей давали, клей и кисточку пришлось покупать самой. Работа несложная. Спичечная фабрика «Брайант и Мэй» платила ей два пенса и полпенни за каждые двенадцать дюжин. Вкалывая по четырнадцать часов в сутки, Люси могла сделать семь таких партий; за девяностовосьмичасовую неделю она получала четыре фунта и десять шиллингов. Несколько дней в неделю ей помогала маленькая Дженни, так что хватало и на жилье, и на скромное пропитание. Но что будет с Дженни, когда Люси не станет?

Оглядываясь вокруг, она находила свое положение безрадостным. Сын пьянствовал. Юный Том связался с каким-то молодым хулиганьем из еврейской общины, и тамошние мальчишки, хотя и пили меньше, постоянно играли в азартные игры. «Ничем не лучше, опять же останется без гроша», – говаривала она Дженни. А в прошлом году Уайтчепел был потрясен жуткими злодеяниями Джека-потрошителя. До сих пор жертвами оказывались проститутки, но как не бояться за девочку, когда по округе шастают такие безумцы?

Люси тревожило и кое-что еще. Первым сигналом опасности в Ист-Энде стали прошлогодние протесты на фабрике «Брайант и Мэй», возглавленные энергичной чужачкой Анни Безант, которая подняла работниц на выступление против нищенской заработной платы. А в этом году произошли события более зловещие: еще одна женщина, по имени Элеонора Маркс, отца которой, Карла Маркса, считали революционным писателем из Уэст-Энда, помогла работникам газовой отрасли создать профсоюз, и вскоре в доках разразилась крупнейшая забастовка.

– Я не говорю, что они не правы, – сказала Люси, обращаясь к Дженни. Ей было отлично известно о заработках на спичечной фабрике, а сын нередко описывал ужасные сцены в доках, где временным работникам разрешалось драться за трудовые смены. – Только чем это закончится?

Какая бы участь ни ждала Ист-Энд, Люси хотела, пока жива, найти безопасную гавань для Дженни. Но как? Ист-Энд разбухал год от года, пополняясь все новыми иммигрантами. Деревни вроде Поплара полностью растворились в бескрайних унылых пустошах, вмещавших доки, заводы и длинные ряды убогих домов. Люси могла надеяться только на одно, и холодным декабрьским днем отправилась туда, куда не ходила больше тридцати лет.

Юридический мир не знал места достойнее, чем большая площадь близ Ченсери-лейн, известная как Линкольнс-Инн-Филдс. Ее край был украшен благородным старым особняком, оставшийся периметр занимали адвокатские и другие старинные конторы. В одном углу над красивой и мрачной лестницей, каким-то образом сообщавшей месту дух горделивой отстраненности, располагалась контора стряпчих «Одсток и Олдербери».