2666 - Роберто Боланьо

— Вы и в самом деле не хотите назвать мне свое настоящее имя?

— Бенно фон Арчимбольди, — сказал Арчимбольди, глядя ему в глаза.

Бубис развел руки, соединил их, словно бы беззвучно аплодируя, а потом в дверь просунулась голова секретарши.

— Отведите этого господина в кабинет госпожи Бубис, — сказал он.

Арчимбольди посмотрел на секретаршу, девушку с золотыми локонами, а когда снова посмотрел на Бубиса, тот уже погрузился в чтение рукописи. Он пошел за секретаршей. Кабинет госпожи Бубис находился в конце длинного коридора. Секретарша постучала по дереву костяшками пальцев и затем, не дожидаясь ответа, открыла дверь и сказала: Анна, господин Арчимбольди здесь. Голос ответил — пусть войдет. Секретарша взяла его под локоть и пропихнула внутрь. Потом, улыбнувшись, ушла. Госпожа Анна Бубис сидела за практически пустым столом (в особенности пустым по сравнению со столом господина Бубиса), там стояла пепельница, лежали английские сигареты, золотая зажигалка и книга на французском. Арчимбольди, несмотря на прошедшие годы, тут же узнал ее. Это была баронесса фон Зумпе. Тем не менее он остался стоять спокойно и, по крайней мере некоторое время, молча. Баронесса сняла очки, которые, как он припоминал, раньше не носила, и посмотрела на него легчайшим, словно бы ей стоило немалого труда вынырнуть из того, что она думала или читала, взглядом. А может, она всегда так смотрела.

— Бенно фон Арчимбольди?

Арчимбольди кивнул. В течение нескольких секунд баронесса молчала и просто изучала черты его лица.

— Я устала, — сказала она. — Давайте прогуляемся или выпьем по чашечке кофе?

— Согласен, — ответил Арчимбольди.

Пока они спускались по темной лестнице, баронесса, обращаясь к нему на ты, сказала, что узнала его и что он, без сомнения, тоже ее узнал.

— Узнал сразу, баронесса.

— Но прошло много времени, — сказала баронесса фон Зумпе, — я изменилась.

— Не внешне, баронесса, — сказал ей идущий следом Арчимбольди.

— А вот имени твоего я, тем не менее, не помню, ты — сын одной из наших служанок — это я точно помню, твоя мать работала у нас в лесном доме, — а вот имени не помню.

Арчимбольди показалось занимательным то, как она назвала старинное родовое гнездо. Лесной дом — это было что-то про игрушечный домик, хижину, убежище, нечто, что осталось в стороне от течения времени и пребывало замкнутым в волюнтаристски очерченном и фиктивном детстве — но, тем не менее, детстве неповрежденном и счастливом.

— Теперь меня зовут Бенно фон Арчимбольди, баронесса.

— Хорошо, — кивнула та. — Ты выбрал очень элегантное имя. Немного диссонирующее, но не без элегантности, это правда.

Некоторые улицы Гамбурга, как смог заметить во время прогулки Арчимбольди, пребывали в более плачевном состоянии, чем самые пострадавшие от бомбардировок улицы Кельна, хотя в Гамбурге, судя по всему, больше заботились о восстановлении города. Пока шли — баронесса — легкой походкой сбежавшей с уроков гимназистки, а Арчимболди — таща на плече свою дорожную сумку, — они успели рассказать друг другу то, что случилось с обоими после той встречи в Карпатах. Арчимбольди говорил о войне, хотя и не вдаваясь в детали, говорил о Крыме, Кубани и больших реках Советского Союза, говорил о войне и о тех месяцах, что провел в вынужденном молчании, и некоторым образом, косвенно, рассказал даже об Анском, пусть и не называя того по имени.

Баронесса в свою очередь и чтобы как-то уравновесить рассказы о путешествиях, что был вынужден совершить Арчимбольди, поведала ему о своих странствиях — совершенных радостно, по доброй воле, и потому счастливых: экзотических путешествиях в Болгарию, Турцию и Черногорию, о приемах в германских посольствах в Италии, Испании и Португалии, — и призналась, что временами пыталась каяться из-за наслаждения, в котором она провела все эти годы, но чем больше интеллектуально (хотя, возможно, правильнее было бы сказать — морально) отрицала свой гедонизм, тем сильнее, припоминая все пережитое, буквально содрогалась от удовольствия.

— Ты понимаешь? Можешь меня понять? — спросила она, пока они пили капучино с печеньями в кафетерии, словно бы вышедшем из волшебной сказки, у большого окна с видом на реку и пологие зеленые холмы.

Тогда Арчимбольди, вместо того, чтобы сказать, понимает он ее или не понимает, спросил, знала ли она, что произошло с румынским генералом Энтреску. Понятия не имею, ответила баронесса.

— А я знаю, — сказал Арчимбольди, — если хотите, могу рассказать.

— Думаю, что ничего хорошего ты мне не расскажешь, — отозвалась баронесса. — Или я ошибаюсь?

— Не знаю, это как посмотреть: с одной стороны, все очень плохо, а с другой — не так уж и плохо.

— Ты это видел, видел? — прошептала баронесса, глядя на реку, где в это время расходились противоположными курсами два корабля — один к морю, другой вглубь континента.

— Да, видел, — признался Арчимбольди.

— Тогда пока ничего не рассказывай, у нас еще будет для этого время.

Она попросила одного из официантов вызвать такси. И назвала гостиницу. На стойке портье сказали, что у них зарезервирован номер на имя Бенно фон Арчимбольди. Оба прошли вслед за рассыльным в одноместный номер. С удивлением Арчимбольди обнаружил там радио.

— Разбери чемодан, — велела баронесса, — и приведи себя в порядок, сегодня вечером мы ужинаем с моим мужем.

Пока Арчимбольди проследовал к комоду, дабы выложить в ящик пару носков, рубашку и трусы, баронесса принялась настраивать аппарат и нашла джазовую радиостанцию. Арчимбольди пошел в ванную, побрился, смочил волосы водой и причесался. Когда же вышел, свет в комнате был погашен, и горела только лампа на прикроватной тумбочке, а баронесса приказала ему раздеться и лечь в постель. Оттуда, укрытый одеялами до самой шеи и с приятным ощущением усталости, он смотрел, как она, стоя в одних лишь черных трусиках, ищет и находит радиостанцию классической музыки.

В общей сложности он провел в Гамбурге три дня. Ужинали они с господином Бубисом дважды. В первый раз Арчимбольди рассказывал о себе, а во второй встретился с некоторыми друзьями знаменитого издателя и почти не раскрывал рта, дабы не сказать лишнего. Среди близких знакомых господина Бубиса, по крайней мере в Гамбурге, писателей не было. Банкир, разорившийся аристократ, художник, который только писал монографии о художниках XVII века, и переводчица с французского — всех их крайне заботили судьбы культуры, все они были умны, но писателей среди них не оказалось.

И все равно он почти не раскрывал рта.

Отношение господина Бубиса к нему претерпело значительное изменение — Арчимбольди не без оснований подумывал, что причиной тому стали хорошие рекомендации баронессы, которой он все-таки доверил свое настоящее имя. Он произнес его в постели, когда они занимались любовью, и баронессе не пришлось повторять его дважды. С другой стороны, когда она все-таки потребовала раскрыть, что случилось с генералом Энтреску, отношение ее