Вся мировая философия за 90 минут (в одной книге) - Посмыгаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Странный ты рисуешь образ и странных узников!
— Подобных нам. Прежде всего, разве ты думаешь, что, находясь в таком положении, люди что-нибудь видят, свое ли или чужое, кроме теней, отбрасываемых огнем на расположенную перед ними стену пещеры?
— Как же им видеть что-то иное, раз всю свою жизнь они вынуждены держать голову неподвижно?
— А предметы, которые проносят там, за стеной? Не то же ли самое происходит и с ними?
— То есть?
— Если бы узники были в состоянии друг с другом беседовать, разве, думаешь ты, не считали бы они, что дают названия именно тому, что видят?
— Непременно так.
— Далее. Если бы в их темнице отдавалось эхом все, что бы ни произнес любой из проходящих мимо, думаешь ты, они приписали бы эти звуки чему-нибудь иному, а не проходящей тени?
— Клянусь Зевсом, я этого не думаю.
— Такие узники целиком и полностью принимали бы за истину тени проносимых мимо предметов.
— Это совершенно неизбежно".
"— Просвещенность — это совсем не то, что утверждают о ней некоторые лица, заявляющие, будто в душе у человека нет знания и они его туда вкладывают, вроде того, как вложили бы в слепые глаза зрение.
— Верно, они так утверждают.
— А это наше рассуждение показывает, что у каждого в душе есть такая способность; есть у души и орудие, помогающее каждому обучиться. Но как глазу невозможно повернуться от мрака к свету иначе, чем вместе со всем телом, также нужно отвратиться всей душой ото всего становящегося: тогда способность человека к познанию сможет выдержать созерцание бытия и того, что в нем всего ярче, а это, как мы утверждаем, и есть благо. Не правда ли?"
"Бог невинен".
"Не забывай о том, что слава в обществе — путь к высоким достижениям, а тот, кто своеволен, нравом обречен на одиночество".
"— Мы признаем это — отдельный человек бывает справедливым таким же образом, каким осуществляется справедливость в государстве.
— Это тоже совершенно необходимо.
— Но ведь мы не забыли, что государство у нас было признано справедливым в том случае, если каждое из трех его сословий выполняет в нем свое дело".
"Итак, способности рассуждать подобает господствовать, потому что мудрость и попечение обо всей душе в целом — это как раз ее дело, начало же яростное должно ей подчиняться и быть ее союзником…
Оба этих начала, воспитанные таким образом, обученные и подлинно понявшие свое назначение, будут управлять началом вожделеющим — а оно составляет большую часть души каждого человека и по своей природе жаждет богатства. За ним надо следить, чтобы оно не умножилось и не усилилось за счет так называемых телесных удовольствий и не перестало бы выполнять свое назначение: иначе оно может попытаться поработить и подчинить себе то, что ему не родственно, и таким образом извратить жизнедеятельность всех начал".
"Ну что же, слушай мой сон вместо своего. Мне сдается, я тоже слышал от каких-то людей, что именно те первоначала, из которых состоим мы и все прочее, не поддаются объяснению. Каждое из них само по себе можно только назвать, но добавить к этому ничего нельзя — ни того, что оно есть, ни того, что его нет. Ибо в таком случае ему приписывалось бы бытие или небытие, а здесь нельзя привносить ничего, коль скоро высказываются только о нем одном и к нему не подходит ни «само», ни «то», ни «каждое», ни «одно», ни «это», ни многое другое в том же роде.
Таким образом, эти начала необъяснимы и непознаваемы, они лишь ощутимы. Сложное же познаваемо, выразимо и доступно истинному мнению. Поэтому, если кто составляет себе истинное мнение о чем-то без объяснения, его душа владеет истиной, но не знанием этой вещи; ведь кто не может дать или получить объяснение чего-то, тот этого не знает".
"— Предположим, что когда кто-то видит, слышит или ощущает что-то, он говорит себе: "То, что я чувствую, похоже на что-то другое, хотя на самом деле является только его неудачной имитацией". Не согласишься ли ты, что этот человек должен уже заранее иметь знание об этом "чем-то еще" и, по правде говоря, помнить о нем?
— Конечно.
— Тогда у нас должно уже быть более раннее знание о равенстве, до того, как мы в первый раз увидели две почти одинаковые вещи.
— Я согласен.
— И в то же самое время следует согласиться, что к понятию равенства мы не можем прийти иначе, чем через зрение, осязание или другие чувства. Я рассматриваю их все как одно.
— Да, Сократ, мы должны с этим согласиться, чтобы быть последовательными.
— Тогда именно посредством чувств мы получаем представление о том, что вещи, которые почти одинаковы, не являются абсолютно равными.
— Это звучит довольно логично.
— Но на самом ли деле мы в первый раз видим, слышим и используем чувства только после рождения?
— Конечно.
— Но ранее мы согласились, что еще до применения чувств нам необходимо иметь понятия равенства и неравенства, иначе мы не могли бы их почувствовать.
— Да.
— Что означает, что это знание мы должны были получить еще до рождения.
— Кажется, так.
— Следовательно, если у нас есть это знание до рождения, и мы знали это и после рождения, значит, у нас есть знание не только о равенстве и относительном равенстве, но также и о всех вечных образцах. И это самое рассуждение, которое мы применили к абсолютному равенству, точно так же можно применить и к неизменной красоте, праведности, моральности и святости. А также, настаиваю я, и ко всем другим вещам, к которым мы применяем понятие «вечное». Это значит, что мы должны обладать знанием вечных идей еще до рождения".