Оттепель. События. Март 1953–август 1968 года - Сергей Чупринин

неспокойный Пырьев поднадоел «наверху» и его заменили очаровательным Л. А. Кулиджановым, никогда не делавшим резких движений (Кинематограф оттепели. 1996. С. 231).

Твардовский сел напротив меня за маленький столик и, нагнув голову, внезапно спросил после паузы: «Вы православный, В. Я.? Скажите мне прямо, глядя в глаза». Я опешил, потом засмеялся. Оказывается, Лебедев уверял Твардовского, что точно знает, что я еврей. «Я не находил бы стыдом признаться в этом, если бы это было так, – сказал я Твардовскому, – но я чистокровный русский». «Понятно, понятно… – отвечал А. Т. – Но я вот объясняю Лебедеву, что и отца вашего знаю, и матушку, а он: „Не спорьте, Александр Трифонович, мне это сказали люди, которые не могли ошибиться“. Вот я и решился спросить, не обижайтесь».

И этим занята голова помощника Хрущева! Боже, какая жалкая чепуха возводится в ранг политики! А все, по-видимому, потому, что надо редакцию столкнуть с Эренбургом: Твардовский, мол, знает ему цену, а «евреи» – Кондратович, Закс, Лакшин «тащат» его на страницы журнала (В. Лакшин. «Новый мир» во времена Хрущева. С. 247).

«А я не советую вам эту рукопись даже кому-нибудь показывать, – заметил Лебедев. – Я прежде говорил Ильичеву, что Твардовский собирается мне дать кое-что почитать, и он заранее просил его познакомить, но я не сказал, что рукопись уже у меня».

Самое тяжелое в разговоре – это слова Лебедева об «Иване Денисовиче». «Прочтя „В круге первом“, я начинаю жалеть, что помогал публикации повести». Это он дважды повторил. «Не жалейте, Владимир Семенович, не жалейте и не спешите отрекаться, – отвечал ему Твардовский. – На старости лет еще пригодится» (В. Лакшин. «Новый мир» во времена Хрущева. С. 248).

Лебедев объявил их клеветой на советский строй. А. Т. попросил объяснений. Лебедев ответил единственным примером: «Разве наши министерства работали ночами? Да ещё так – в шашки играют…» И посоветовал: «Спрячьте роман подальше, чтобы никто не видел». А. Т. ответил твёрдо: «Владимир Семёнович, я вас не узнаю. Ещё недавно как мы с вами относились к подобным рецензиям и рецензентам?» Лебедев: «Ах, если бы вы знали, к т о недоволен теперь и жалеет, что „Иван Денисович“ был напечатан!»

(Из других источников, достоверно: Н. П. Хрущёва жаловалась одному генералу-пенсионеру: «Ах, если бы вы знали, как нам досталось за Солженицына! Нет уж, больше вмешиваться не будем!») (А. Солженицын. С. 110).

дело не в Архке. И не в Коноше. И даже не в Москве и Лде. Не в городах, а в конкретных людях. И даже не в Прокофьеве. Дело в зав. отделом адм кадров т. Миронове – и это гораздо серьезнее. У него есть все: моя запись, письмо Чуковской, Ваше письмо, адресованное Руденко. Так что – Вы тоже действуете. Все эти материалы лежат на столе Леонида Федоровича Ильичева.

К нему же от себя обратился руководитель Союза писателей – К. А. Федин.

Паустовский послал мою запись и Ваше письмо – пред сов мин – Микояну693. И, конечно, высказал ему свое мнение о произошедшем. Пока ответа нет.

Вот что, сбиваясь на протокол, я могу Вам сказать. Есть только один человек, к которому мы не обратились, – Н. С. . Но его в Москве давно нет – и уже нет того человека, кот хочет к нему обратиться. Я и хочу, но я, как Вы сами понимаете, не фигура.

Вам не повезло в том, что Ваши друзья и заступники – люди не чиновные. Они очень немного могут. Они одолевают путь не милями, а миллиметрами. Но нет такой минуты, когда бы они не помнили о Вас и не действовали бы (публикация А. Раскиной. Ф. Вигдорова).

Почему я не считаю возможным личное мое сотрудничество с Солженицыным? Прежде всего, потому, что я надеюсь сказать свое слово в русской прозе, а не появиться в тени такого в общем-то дельца, как Солженицын. Свои собственные работы в прозе я считаю неизмеримо более важными для страны, чем все стихи и романы Солженицына (В. Шаламов. Собр. соч. Т. 5. С. 363–364).