Цикл Дегона. Бог-амфибия - Вольфганг Хольбайн

Я пошел дальше. Несомненно, наверху меня ждали, а так как я до сих пор не понял, на чьей стороне находится владелец этого странного корабля, не стоило возбуждать его недоверие.

Кинжал в ее руке был холодным, гладким и необычайно тяжелым. Хотя она до сих пор прятала узкое обоюдоострое лезвие под темной тканью, чтобы сталь не отразила лунный свет и не выдала ее в последний момент, ей казалось, что у нее на языке появился металлический привкус.

Она знала, что умрет. Кинжал, который она прятала под передником, отчаянно сжимая его в правой руке, был предназначен другому, но это лезвие поразит и ее тоже. Признаться, ей было все равно. Она и так уже мертва. Она умерла три дня назад, и, несмотря на то что еще дышит, думает и говорит, все это лишь инстинкт, слепое существование ее тела, без смысла и цели. Она умерла, когда вошла в маленькую комнату своего дома и, обнаружив, что постель Дженнифер пуста, поняла, что означают несмятые белые простыни. Ее жизнь утратила всякий смысл в то мгновение, когда она подошла к окну и увидела полную луну, сиявшую в небе насмешливым глазом ночи.

С тех пор она была мертва, но никто этого не заметил — ни жители города, ни ее соседи, ни друзья. Этого не заметил даже ее собственный муж, которого она ненавидела с того самого момента, как исчезла их дочь. Она ненавидела этого человека с той же страстью, с которой она любила его все эти годы совместной жизни. Что-то умерло в ней, и сейчас она жила с одной-единственной целью — отомстить. Она убьет Макгилликадди. Сначала его, а затем Джеймса — даже в мыслях она отказывалась называть его своим мужем, не говоря уже о том, чтобы думать об этом человеке как об отце Дженнифер. Как он мог предать собственную плоть и кровь для того, чтобы принести жертву своему отвратительному божеству! Да, она убьет Макгилликадди и Джеймса, а затем убьет их — столько, сколько сможет, прежде чем они победят ее и отправят на тот свет.

Она вполне понимала, что они, возможно, не просто ее убьют, а сделают с ней кое-что похуже. Но и в этом случае ей было все равно. Единственное, что имело сейчас значение, это острая сталь в ее руке.

Когда она вышла из комнаты Дженнифер в узкий коридор без окон, дом показался ей необычайно холодным. Она услышала, как внизу Джеймс говорит с остальными, но не стала обращать внимания на слова, так как они тоже не имели значения. Вместо этого она спокойно пошла в спальню и критически осмотрела себя в большом зеркале, висевшем возле кровати. Это было дорогое зеркало из тончайшего хрусталя в позолоченной раме. Как и все в их доме, она выбирала это зеркало с большой любовью, и, как и все в их доме, оно было предметом зависти большинства остальных женщин селения. Три дня назад она им гордилась. А теперь оно утратило для нее всякое значение.

Северал Борден напряженно всматривалась в свое отражение. То, что она прятала правую руку под передником, не бросалось в глаза. Как и всегда, когда они шли на собрание, она надела свое лучшее платье. Передник у нее был из брюссельского шитья, и он так гармонично смотрелся с шалью, что казался модным аксессуаром, а не покровом для смертоносного кинжала. Никто ничего не заметит.

Лицо ее тоже казалось спокойным и красивым, как обычно. Для своих сорока лет она по-прежнему была очень привлекательной женщиной. Неудивительно, что она смогла выйти замуж за одного из самых богатых мужчин в селении. Ей казалось само собой разумеющимся, что она должна жить в роскоши, без всяких забот. Правда, до теперешнего момента. До ужасного события, происшедшего три дня назад, когда она поняла, насколько чудовищно высока цена такой жизни.

Медленно повернувшись, Северал закрыла дверь спальни и направилась к лестнице. Спускаясь вниз, она услышала шум у двери и, когда вошла в комнату, увидела, как на лице Джеймса гаснет наигранная улыбка, с которой он провожал последнего гостя.

— Северал, любимая. Ты уже готова? Очень хорошо.

Он подошел к ней, крепко обнял и поцеловал в щеку. Северал казалось, что ее вот-вот стошнит, но она сохраняла невозмутимость.

— Я готова, — спокойно произнесла она. — Я думаю, нам пора. Скоро начнется собрание.

Кивнув, Джеймс подошел к камину и выбил трубку в огонь.

— Я знаю, — сказал он. — Но я не пойду.

Северал так испугалась, что ей с трудом удалось изобразить наигранно-безразличное выражение лица.

— Ты не пойдешь? — повторила она. — Ты же знаешь, что Макгилликадди…

— …сказал, что все должны прийти, — перебил ее Джеймс. — Но я предупредил его. Достаточно и того, что ты пойдешь туда и будешь представлять меня. А я подойду попозже.

Улыбнувшись, он прошелся по комнате и поставил правую ногу на край стола, чтобы завязать шнурки.

— Куда ты идешь? — спросила Северал.

Мысли лихорадочно метались в ее голове. Он должен был пойти. После Макгилликадди он был вторым, кто должен был заплатить за все. Именно он.

— Я не хочу идти одна, — добавила она.

Подняв голову, Джеймс улыбнулся и снова наклонился к ботинку.

— Я вернусь, как только смогу, — пообещал он. — К тому же…

Он запнулся, так как в этот момент шнурок под его пальцами порвался. Нахмурившись, Джеймс попытался связать концы шнурка.

— А почему бы и нет? — внезапно воскликнул он. — Я хотел, чтобы это был сюрприз, но черт подери… Я еду на вокзал, чтобы встретить Дженнифер.

— Дженнифер? — Северал испугалась, услышав истерические нотки в собственном голосе.

Но Джеймс был так занят завязыванием шнурка, что, как ей показалось, ничего не заметил.

— Она… она возвращается? — запнувшись, спросила Северал и почувствовала, как сильно забилось сердце. Внезапно она все поняла. В то же мгновение ледяной холод начал подниматься в ее душе.

Джеймс кивнул.

— Да. Я же тебе говорил, что она вернется через пару дней. Ты зря беспокоилась, любимая. В конце концов, Абердин — это не край мира и девятнадцатилетняя девушка вполне может прожить три дня без родительской опеки.

Северал беззвучно подошла к мужу. Конечно, он заметил ее приближение, но ничего плохого при этом не подумал. Ее глаза наполнились горячими слезами. Он что, считает ее полной дурой? Насколько же велико его презрение, чтобы позволить себе обманывать ее в такой момент?

— Наша дочь… возвращается? — переспросила она.

Джеймс кивнул, не поднимая головы от своего ботинка.

Оторвав кусок шнурка, он тихо выругался.

— А почему она не должна возвращаться? — Он пожал плечами. — Через пару часов мы все будем вместе, вот увидишь.

Слезы беззвучно потекли по лицу Северал, но ее черты по-прежнему оставались застывшими. Она почувствовала смерть дочери, почувствовала ее три дня назад.

— Да, — тихо сказала женщина. — Вскоре мы будем вместе. Мы все.

Может быть, только сейчас Джеймс начал подозревать, что означают странные нотки в голосе жены, и неожиданно выпрямился. Но в любом случае осознание этого пришло к нему слишком поздно.