Призрак Виардо. Несостоявшееся счастье Ивана Тургенева - Нина Молева

Дальше было путешествие тургеневских вещей по России и снова Москва — как знак судьбы. Оставалось дождаться открытия музея — казалось бы, чего проще. Но факты складываются в упрямую схему: Тургенев не нужен Москве, и это начиная с советского периода.

1960 год. Решение правительства РСФСР — в ближайшие сроки основать и открыть мемориалы Гоголя, Щепкина, Островского, Левитана, Танеева, Телешева. Спустя 47 лет музея Гоголя по-прежне-му нет. Давно сметен с лица земли бульдозерами тот самый, подлежавший музеефикации дом Щепкина в Большом Спасском переулке — в порядке придания благообразия району (позади бывшего Центрального рынка) перед каким-то очередным празднеством. В нем великий артист жил четверть века, принимал Гоголя, Пушкина, всю литературную и артистическую Россию. В доме на 3-й Мещанской, вокруг которого сегодня устроена кутерьма по поводу открытия мемориального музея, Щепкин провел считанные месяцы и никого уже не принимал.

Ничего не сделано с мастерской Левитана, находящейся под неизменной опекой Художественного института имени Сурикова. Дом Танеева, выпотрошенный сразу после его восстановления культурным арендатором — Худфондом РСФСР, устроившим в крохотном деревянном особнячке производство гипсовых моделей вождей, не сохранил никаких первоначальных черт на 1995 год, а позже вообще перешел в ведение Патриархии. Переданный в аренду Московскому городскому отделению ВООПИК, дом Телешева до 1995 года приходил в руинообразное состояние.

За него боролся потомок и наследник писателя, пока сохранявшаяся его усилиями квартира не выгорела.

Единственный, снова, казалось бы, процветающий Дом-музей Островского на Малой Ордынке в действительности представляет собой чистый новодел, типологически обставленный внутри. Достаточно сказать, что сообразно нашим нынешним представлениям о классиках, скромнейшее домовладение дьякона приходской церкви превратилось в лакированную то ли барскую, то ли купеческую усадьбу, в которой характерная замоскворецкая теснота сменилась размахом «благоустроенной территории». А ведь когда Бахрушинский музей начинал свои «восстановительные» работы, еще были живы те, кто жил с дореволюционных времен в этом доме и вокруг него, кто располагал любительскими фотографиями и тщетно пытался передать их реставраторам, а главным образом руководству музея.

И как же характерно для позиции Москвы (советской и постсоветской — никакой разницы!): Ивана Сергеевича Тургенева в списке вообще нет. Как, впрочем, и памятника писателю. Инициативные группы борются за памятники братьям Лихудам на Никольской улице, Уолту Уитмену, Абаю, героям Конан Дойла и Ильфа и Петрова, Осипа Мандельштама — на том месте, где войско Дмитрия Донского служило напутственный последний в городе молебен перед походом на Куликово поле, — городского головы Алексеева, основателя Канатчиковой дачи и многих других, необходимых для города предприятий — ему отдается вся Таганская площадь. Второму по счету в городе грандиозному памятнику Шолохову предоставляется тургеневский бульвар — Гоголевский (в прошлом — Пречистенский), как раз под окнами того дома, в котором после продажи особняка на Остоженке останавливался в каждый свой приезд в Москву великий писатель. Тургенев, создавший эпоху в литературном и нравственном формировании своего народа, должен удовлетвориться бюстом у библиотеки в переулках Мясницких ворот.

Но ведь было же издано постановление Правительства Москвы за № 971 от 24 ноября 1992 года о передаче в аренду Государственному литературному музею Министерства культуры Российской Федерации «строения № 1 дома № 37 по улице Остоженка» под размещение музея И. С. Тургенева. Было, но только за эти годы вырос не музей, а нелепое безвкусное чудище из многоэтажных домов центра Галины Вишневской, изменившее весь облик улицы, надвинувшееся и на Зачатьевский монастырь, и на тургеневскую усадьбу.

В незапамятные времена лучшим арендатором тургеневского особняка нашли Комитет по физкультуре и спорту, поскольку «спортсмены» изловчились произвести необходимый ремонт деревянного особняка силами и материалами… стройбата. Вопрос квалификации строителей, естественно, не стоял: как сделают, так сделают. Перемены в правительственных структурах не сказывались на профиле арендатора. Чиновники от спорта обшивали стены анфилады, где скончалась мать писателя, новомодными облицовочными материалами. Переделали под нужды бухгалтерии комнату писателя в мезонине. Добивались пробивки все новых окон в старых стенах. Наконец, устроили новый конференц-зал, выкопав соответственно подвал по периметру старого фундамента.

Всякие технические нормативы были отброшены. Тогдашний Комитет по культуре и соответственно предшественник позднейшего ГУИОПа убеждали беспокойную «общественность», что «физкультурников» следует благодарить хотя бы за репродукцию портрета Тургенева в прихожей дома с установленной перед ним пластмассовой вазочкой с искусственными цветами. Все-таки помнят, слава богу, и не наломали большего. В этой повседневной изматывающей борьбе первое место традиционно принадлежало «Литературной России».

В результате спустя годы там благоденствовал тот же арендатор, который, впрочем, в поисках средств — кто их не ищет сегодня? — именно тургеневские комнаты передал субарендатору, а в былом подземном конференц-зале функционируют 17 рабочих мест «по пошиву спортинвентаря», под которым в 1995 году подразумевались трусы. «Дом-сирота» — сравнение, от которого может быть только стыдно и Министерству культуры, и Литературному музею, и отцам города. Надежда на музей растворялась в туманной дали.

Все шло (пусть не на словах — на деле) по привычным советским нормам. Только еще медленнее, с еще большими канцелярскими препонами, зато пышнее, представительнее, со все возрастающим числом симпозиумов, конференций, общественных советов — огромное маховое колесо без приводного ремня. Бесконечные доклады, научные сообщения, съезды со всех концов страны, соответственно «культурные программы», при удаче — отчеты на телевидении. Все шелестело, никого и ни в чем не заставляя действовать…

Фургон привез в Орловский музей изобразительных искусств подаренные ему работы профессора Э. М. Белютина и мастеров «Новой реальности». Когда машина уже собиралась отъехать от дома на Никитском бульваре, хозяевам одновременно пришла мысль: «вещи из сна»! Надо было немедленно воспользоваться оказией и переслать их в Тургеневский музей, тот самый, на берегу Орлика, который чудом сохранился в дотла разрушенном Орле. Немедленно! Иначе переговоры, оформление командировок, согласования — одни заняли бы месяцы, если не годы.

Увесистый сверток перешел в руки водителя безо всяких сохранных расписок с единственной просьбой — передать директору Музея изобразительных искусств как личную посылку. Внутри лежала дарственная на имя «тургеневцев». Через считанные часы «тургеневцы» разворачивали «вещи из сна». Те самые, о которых рассказывали современники. Специально примчавшиеся из Москвы сестры Гамзатовы, дочери поэта Расула (песня о белых журавлях!) — директриса Дагестанского художественного музея и кандидат наук, специалист по коврам Патимат подтвердили: это лучшие и на сегодняшний день старейшие образцы дагестанских ковров. И вообще, по-настоящему их место в Махачкале. Как же мы умудрились опоздать! Все, что они могли теперь сделать для тургеневских паласов — привезти настоящего профессионального реставратора. Из Дагестана. Пусть поработает в Орле.