Редкая отвага - Дэн Гемайнхарт

Я поднялся на колени, но дальше идти не мог. Так и сидел, едва сдерживая свежие слёзы.

Какой же я дурак. Совсем мальчишка, брожу по незнакомым местам, ищу лошадь, на которую у меня даже не хватит денег. Да и если я догоню и выкуплю Сару – что потом? У меня нет ни дома, ни семьи. Ни близких, ни места, куда я могу вернуться. Ни стойла, ни сена. Я остался один на свете, и Сара этого не изменит, как бы я её ни любил. Больше нет ни мамы, ни папы, ни Кэти. Даже А-Ки нет. Одиночество сжимало меня в своих крепких, холодных тисках.

Только жизнь – штука забавная. Она продолжается несмотря ни на что.

Через несколько минут моё дыхание выровнялось. Ливень превратился в лениво накрапывающий дождик. Неподалёку вспорхнула птица, села на обочину дороги футах в десяти – пятнадцати от меня и принялась прыгать туда-сюда, кося глазами. А потом ударила в землю клювом, вытащила жирного, склизкого червя и улетела вместе с добычей.

Я огляделся. Вдалеке петляла по долине, извиваясь и сверкая, река Якима. Голос её сюда не доносился, и я не слышал историю, которую она рассказывала. Из города Якимы у меня за спиной, шипя и пыхтя, выезжал паровоз, из его трубы вылетали чёрные клубы угольного дыма. Он двигался в мою сторону, по рельсам, проложенным вдоль дороги.

И вот, когда я стоял на коленях в мокрой грязи, меня словно пронзило. Да, я остался один. И перенёс немало испытаний. С тех пор как мамы и Кэти не стало, ничего радостного в моей жизни не происходило.

И всё же вот он я. Чувствую, как воздух наполняет мои лёгкие. Кровь бежит по моим венам. Воспоминания и голоса живут в моём сердце. Добрые, родные. А вокруг бурлит жизнь. Со мной или без меня – она продолжается.

Вопрос не в том, бежит ли жизнь вперёд. Она всегда бежит вперёд. Вопрос в том, готов ли я подняться на ноги и решить, какую роль мне предстоит в ней сыграть.

Я из тех, кто легко сдаётся? Или нет? Я такой, каким меня хотели вырастить мама с папой? Или нет?

Я выпрямился и постарался счистить грязь с одежды.

– Сара всё равно станет чьей-то лошадью, – сказал я себе. – И я в лепёшку расшибусь, чтобы она стала моей.

Я отважно шагнул вперёд и едва не шлёпнулся обратно на землю. В своей вновь обретённой решимости действовать я совсем забыл про грязь. Я-то готов был двигаться вперёд, но грязь меня не пускала.

За спиной засвистел поезд.

В голове сверкнула мысль, словно метнувшаяся к мухе форель.

Я оглянулся на поезд. Он двигался медленно, но постепенно набирал скорость. Нас разделяла всего четверть мили.

Я собрался с силами и бросился вверх по холму, ругаясь и проклиная всю эту грязь и слякоть. А на вершине отдышался и вгляделся в размытый дождём пейзаж.

Рельсы бежали параллельно дороге, далеко-далеко, насколько хватало глаз.

Я оглянулся на ускоряющийся поезд. Скоро он со мной поравняется. Я закусил щёку изнутри.

Цепляться за поезд – это преступление. Если кто-то из работников железной дороги увидит, что ты прыгаешь на поезд без билета, огреет древком топора. Если тебя поймают, могут даже упечь за решётку.

Только выбора у меня не оставалось. Нас с Сарой разделяла всего пара часов. Наверняка мистера Кэмпбелла тоже задержали дождь и слякоть. А вот когда закончится ливень, мне их будет уже не нагнать. Это мой последний шанс. Иначе Сару увезут на восток, и я больше её не увижу. А пока она здесь, я готов на всё, лишь бы её вернуть.

Я сбежал с дороги в заросли кустарников. Как раз рядом с путями росла раскидистая дикая маслина. Я спрятался за ней. Стальные рельсы гудели и дрожали, предвещая приближение поезда.

Я сунул птичку А-Ки в сумку и проверил, что она крепко застёгнута и плотно сидит на плече. В ней лежали папин револьвер, деньги на Сару и память о друге, и я не хотел ничего из этого потерять. Тяжёлую плеть проклятого Эзры Бишопа я отбросил в кусты, надеясь, что её никогда не найдут – а если и найдут, будут не лошадей ею стегать, а спасать утопающих.

Я сидел скрючившись под моросящим дождём, ждал поезд и думал о Саре. Вспоминал, как, бывало, свистел ей в утренних сумерках и она бежала ко мне по лугу. Сначала слышался лишь стук её копыт, потом в темноте проявлялись белые пятна, и наконец она оказывалась совсем рядом, тычась гладкой мордой мне в шею.

Я думал не о дожде, не о дороге или одиночестве. А о том, что мы теряем, за что держимся и за что готовы сражаться.

Я вытер руки о рубашку, отыскав место, где она была не так измазана в грязи, и начал произносить молитву – не знаю, маме или Господу, – но тут свист поезда перешёл в оглушительный рёв, и все слова вылетели у меня из головы.

Он поравнялся со мной, обдав паром, выбившим воздух из лёгких, а от грохота заложило уши. Я стиснул зубы и зажмурился, пытаясь удержать свою решимость, не дать поезду вышибить её из меня.

Долго стоять с закрытыми глазами было нельзя. Поезд ускорялся. Если он пройдёт мимо – я его не догоню.

Я выглянул из-за кустарника. До тормозного вагона оставалось ещё пять. Зато прямо перед ним шёл грузовой. С металлической лестницей сбоку, привинченной болтами.

Я облизнул губы, размял ноги и приготовился. Стоял и ждал, затаив дыхание.

Три. Два. Один.

Я помчался вдоль поезда. Подошвы сапог стучали по гравию железной дороги. Поезд ускорялся, но я не отставал. Когда грузовой вагон почти поравнялся со мной, я поднял взгляд.

До лестницы оставалось футов десять, и она стремительно приближалась. Ноги у меня одеревенели, а лёгкие готовы были разорваться.

Я посмотрел вперёд и оторопел. Там стоял деревянный столб с каким-то знаком для машиниста. Прямо у меня на пути. Времени на размышления не было.

Я прыгнул.

Высоко и немного в сторону. Чтобы ухватиться за лестницу.

Вот она! Я вытянул руку. Железо ударило меня по ладони, и мои пальцы сомкнулись на балке, как пасть капкана на бобре. Нога нашла перекладину, но меня мотало туда-сюда и грозило оторвать от поезда, поскольку я держался только одной рукой и ногой. Железнодорожный знак приближался, готовый размозжить мне череп.

Я издал дикий вопль и c невероятным усилием подтянулся к лестнице, схватился за неё второй рукой и вжался в стенку вагона. Знак просвистел мимо, царапнув мою куртку, но пожалев меня.

Я припал к холодному железу, хватая ртом воздух, как только что вытащенный из воды утопающий.

Теперь я двигался вперёд – и очень быстро.

Жизнь по своему обыкновению неслась дальше – но и я вместе с ней. И мчался я в нужном направлении.

Земля так быстро мелькала под ногами, что у меня в животе всё переворачивалось. Пришлось зажмуриться, чтобы не попрощаться со своим завтраком. Я вцепился в стойку изо всех сил, поставив обе ноги на перекладину, и прижался к этой лестнице, как к родной матери.