Паучиха. Личное дело майора Самоваровой - Полина Елизарова

Эти фото, прилетевшие так некстати, испортили ей и без того неровное настроение.

Двигаясь по насупившемуся городу, успевшему насобирать автомобильных пробок под затянувшимся тучами небом, она кляла обманувший навигатор и дурную погоду.

Вспомнив про таджичку, Инфанта отстраненно констатировала, что окружающие делятся на две категории: мелких паразитов, таких, как эта проворливая уборщица, и жирных стервятников, таких, как Петя.

Да, встречались и смешанные виды, к примеру, Виолетта Семеновна. Цепкая и алчная с виду, она всего лишь подсасывала деньги и энергию у напуганных (зачастую ложной информацией) несчастных баб.

Еще был Жарау — увечный, большой щенок.

Если бы в ее силах было привязать к себе и научить следить за домом подобранную на трассе дворнягу, все было бы ровно так же, подумалось ей.

С трудом найдя место для парковки в соседнем с музеем переулке, Инфанта вышла из машины. Уже на подходе к зданию она вдруг поймала себя на мысли, что машинально примиряет себе красивые женские имена.

Не доходя несколько метров до входа в музей, она увидела, как из входной двери выскочила совсем молоденькая девушка лет восемнадцати — двадцати.

Девушка была стройна и красива, но выглядела, особенно для похода в музей, странновато: на ней было обтягивающее черное, похожее на водолазный костюм, трико.

Усевшись на мокрый асфальт, то ли танцовщица, то ли наездница приняла соблазнительную позу, будто собираясь позировать художнику: согнула ноги в коленях и, одной рукой придерживаясь за колонну здания, откинула голову назад. Свободной рукой она пригладила длиннющие волосы, концы которых упали на влажный асфальт. Девчонка словно приносила себя в жертву слякоти и непогоде, при этом отчаянно пытаясь что-то разглядеть на сером, плюющем в нее своими мокрыми нечистотами небе.

Поравнявшись с девушкой, Инфанта увидела, как та вдруг резко, всем телом задрожала. Глаза ее, все так же глядевшие в небо, расширились и, как у мертвой, неподвижно застыли, а спина неестественным образом выгнулась. В уголках нежно-розового, будто обведенного тонкой кисточкой рта, показалась обильная слюна. Инфанта поняла: у девчонки эпилептический припадок. В первый год их совместного проживания похожие припадки случались у Жаруа, а затем вдруг резко, как и не было, прекратились.

Инфанта, не мешкая, раскрыла сумочку и, не найдя ничего более подходящего, достала из нее толстую, плотного картона, пилочку для ногтей. Склонившись над девушкой, попыталась разжать ей рот и просунуть пилочку меж зубов.

Из распахнутой двери музея уже спешила помощь: парочка студентов и бабулька-билетерша в бордовой униформе.

В первые минуты студенты — парень и девушка — неумело, мешая друг другу, толклись возле Лили (так звали девушку), но затем, следуя командам Инфанты, одной рукой державшей больную, а другой — придерживавшей пилочку у нее во рту, наконец сумели подхватить на руки и понесли в здание. Сухонькая очкастая билетерша, растерянная и взбудораженная, бросилась следом.

Уложив припадочную на кушетку в комнате охраны, студенты оправились от шока и активно включились в процесс: девушка гладила подругу по мокрым грязным волосам, а парень, как велела Инфанта, следил за тем, чтобы она не прикусила себе язык. Убедившись, что билетерша вызвала «скорую», Инфанта, лишившись пилочки, поспешила удалиться.

«Ма-а-а-ма! Ма-а-а-ма! — стучали в ее голове воспаленные, обращенные к безразличному небу, беззвучные Лилины слова: — Ма-а-ма, мне больно! Ты делаешь мне очень больно!».

Под бешенный стук своего сердца Инфанта бросилась по лестнице в уборную. И, только зайдя в нее, поняла, что из-за этого инцидента попала в музей без билета.

Несколько раз понажимала кнопку диспенсера с мылом — он упрямо не откликался.

Чертыхаясь, долго держала руки под краном с теплой водой, пытаясь смыть со своих пальцев невидимые, успевшие пропитать ее кожу молекулы несчастной девчонки.

Поднимаясь по лестнице, она вновь почувствовала тревогу, еще большую, чем в предыдущий раз.

* * *

Анька, как обычно, пришла с работы раньше остальных.

Самоварова кромсала на кухне овощной салат.

— Мам, а что это лежит у нас в коридоре?

Отбросив нож, Варвара Сергеевна бросилась навстречу дочери и, едва справляясь с волнением, отодвинула с пути Аньку и открыла настежь входную дверь.

Игрушки на пороге не было.

Конечно не было…

Час назад она сама, преодолевая омерзение, запаковала ее в мусорный мешок и отнесла на помойку.

— Что ты имеешь в виду? — бросила она с изумлением наблюдавшей за ее действиями дочери.

— Ну вот же! — Анька кивнула на пакеты с обновками, забытыми Самоваровой в коридоре.

— А… так, прикупила себе кое-что, — рассеянно ответила Самоварова, продолжая думать, правильно ли поступила, что выкинула игрушку. Отчего-то она была уверена в том, что эту мерзость не должны были видеть ее домашние.

— Мам, странная ты какая-то… — Отвернувшись, Анька снимала пальто. — Ты зачем дверь-то как ошпаренная бросилась открывать? Думала, раз Олег дежурит, я с любовником пришла и прячу его на площадке?

В интонации ее голоса не было и намека на шутку, лишь плохо прикрытое сарказмом раздражение.

— Все дело в Олеге! — снимая ботинки, продолжала озвучивать какую-то свою мысль Анька. — Он у врача не был тысячу лет.

— У них раз в год проводят диспансеризацию, — не сообразив, к чему дочь завела этот разговор, пожала плечами все еще взбудораженная Варвара Сергеевна.

— И толку? Ты не понимаешь, о чем я?

— Нет.

— У мужского врача он не был, — машинально погладив прильнувших к ней кошек, расправилась в полный рост Анька и посмотрела на мать тем воспаленным и беспокойным взглядом, который в последнее время так пугал Варвару Сергеевну.

— Насколько помню, обязательная диспансеризация госслужащих включает и уролога с гинекологом…

— Мам, ты нарочно прикидываешься? — злилась дочь. — В ваших ведомственных поликлиниках врачи годами не меняются, нормального осмотра не проводят и ставят печати на автомате.

— Ты думаешь, Олег чем-то болен? — с недоверием спросила Самоварова.

— Формально он не болен. Но у меня есть подозрение, что у него мертвое семя. Ему необходимо сдать расширенные анализы, и уж, конечно, не в ведомственной клинике!

Анька, отодвинув ногой не отлипавшего от нее Пресли, схватилась за ручку двери ванной комнаты:

— Пожрать-то есть что-нибудь?

— Жаркое вчерашнее и салат только что приготовила.

— Жаркое позавчерашнее! — недовольно буркнула Анька и захлопнула за собой дверь.

— Не прошло и двух недель, как я на кой-то черт взвалила на себя стряпню, и ты уже разговариваешь со мной, будто с обслугой, — тихо, с обидой, ответила ей Самоварова, глядя на закрытую дверь.