Тихая гавань - Даниэла Стил

Офелия рассказала о том, как разом потеряла и мужа, и сына.Но о своем браке она говорила мало. По ее словам, они жили очень счастливо.Почти ничего она не рассказывала и о душевной болезни Чеда, о том, какойотпечаток это наложило на них, о том, как Тед так и не смог или, вернее, незахотел смириться с мыслью о неполноценности сына. Едва ли она вообще отдаваласебе отчет, как ужасно было для нее самой, когда она пыталась хоть как-тоналадить отношения между сыном и мужем, стараясь при этом, чтобы Пип ничего незамечала.

Когда обсуждали, стоит или нет снова ходить на свидания,Офелия больше молчала. Ее не интересовали свидания. За последние месяцы онапоняла, что вовсе не стремится снова выйти замуж. Да и мужчины ее непривлекали.

Самый старший из них, восьмидесятитрехлетний старичок,ласково пожурил ее, сказав, что она слишком молода, чтобы отказываться отличной жизни. Он искренне оплакивал умершую жену, однако нисколько не скрывал,что будет только счастлив, если найдется женщина, которой он понравится. Иничуть не стыдился признаться в этом.

– Я ведь запросто протяну до девяноста пяти, а то и додевяноста восьми! – с жизнерадостным оптимизмом каркал он. – Так чтоже мне прикажете, куковать одному?! Ну уж нет! Лучше жениться!

Тут не принято было стыдиться своих чувств. Каждыйоткровенно говорил то, что думает. Главное правило – быть честным до конца, какс самим с собой. Кое-кто признавался даже, что до сих пор злится на своихблизких за то, что те умерли. Это считалось вполне нормальным. Каждому нужнобыло проанализировать свои чувства, чтобы понять, как перебороть свалившееся наних горе.

До сих пор Офелия, погрузившись в какое-то мрачное отупение,едва замечала, чем заняты другие. Но теперь все единодушно твердили, что вид унее гораздо лучше. Офелия боялась в это поверить, боялась, что вновьсоскользнет в бездну отчаяния, из которой только-только начала выбираться.Однако остальные отметили, что она стала даже поговаривать о том, чтобы осеньюподыскать работу. Когда Офелия упомянула об этом в первый раз, Блейк,руководитель их группы, поинтересовался, чем бы ей хотелось заняться, и Офелияпризналась, что и сама толком не знает.

На групповые занятия ее прислал доктор. Случилось это послетого, как она призналась, что перестала спать по ночам. После смерти Теда иЧеда ее мучила бессонница. Офелия долго колебалась. Только восемь месяцевспустя она решилась-таки прийти на занятия. К тому времени с бессонницей былопокончено. Вместо этого Офелия спала практически весь день, зато почти непритрагивалась к еде. Даже ей приходило в голову, что у нее скорее всеготяжелая депрессия и нужно срочно что-то делать, иначе ей конец. Самым труднымоказалось преодолеть горечь от того, что она не в состоянии справиться ссобственными проблемами. Поддерживало ее только то, что она не одна такая. Все,кто ходил на групповые занятия, также оказались не в состоянии совладать сгорем в одиночку. Кое-кто пытался, но прошел уже месяц, и Офелия с горечью былавынуждена признать, что в ее состоянии не произошло ни малейшей перемены. Развечто теперь она могла поговорить о своих страданиях с кем-нибудь из таких жегоремык. Теперь она чувствовала себя уже не такой одинокой, этим людям она нестыдилась признаваться в поступках, которые мучили ее, – таких, например,что с каждым днем она все больше отдаляется от Пип, что чаще обычногоподнимается в комнату сына, просто чтобы лечь на его постель и жадно вдыхатьего запах, который еще хранила подушка. Признания Офелии никого не удивляли ине шокировали, поскольку все делали то же, что и она. У всех были своипроблемы. Одна женщина призналась даже, что со дня смерти сына, то есть вот ужецелый год, не занималась любовью со своим мужем – просто не могла. Офелиявсегда поражалась тому, как на занятиях люди без малейшего стеснениярассказывают о подобных вещах.

Целью занятий было дать ранам зарубцеваться, исцелитьразбитое сердце, а заодно и помочь людям заново вернуться к жизни. Первое, очем всякий раз спрашивал каждого из них Блейк, было: «Ели ли вы что-нибудь?»или «Удалось ли вам поспать?» Офелии всякий раз приходилось отвечать на вопрос,удалось ли ей заставить себя вылезти из ночной рубашки. Случалось так, чтосдвиги бывали настолько микроскопическими, что никто, кроме самих членовгруппы, и не заметил бы их. Однако каждый из них помнил, какими крохотнымишажками учится ходить малыш и каким гигантским достижением кажется каждыйсделанный вперед шаг. Здесь умели радоваться чужим успехам и сочувствоватьчужому горю. Добиться успеха удавалось обычно тем, кто готов был, сцепив зубы иобливаясь потом, карабкаться к счастью, к радости, к нормальной человеческойжизни. Раны, которые им нанесла безжалостная судьба, были еще свежи. И часто,возвращаясь после занятий, многие чувствовали, что они болят куда сильнее, чемпрежде. Но это тоже считалось частью выздоровления. Рассказывать о своихгорестях вслух порой было мучительно трудно, а иногда слова лились сами собой,как слезы… или летний дождь, после которого становится легче дышать. Запоследние два месяца Офелии все это довелось испытать на себе. Всякий раз,возвращаясь домой после занятий, она валилась с ног от усталости и в то жевремя как будто освеженной и смягчившейся. В глубине души она понимала, чтозанятия в группе помогли ей намного больше, чем она могла надеяться.

Ее доктор специально порекомендовал ей именно эту группу –во-первых, потому что Офелия решительно отказывалась принимать антидепрессанты,а во-вторых, занятия здесь проходили в менее официальной обстановке. Повлиялона решение доктора и то, что сам он испытывал искреннее уважение к человеку,который проводил занятия, Блейку Томпсону. Тот имел степень доктора,специализировался в клинической психологии, работал в этой области уже почтидвадцать лет. Сейчас ему перевалило за пятьдесят. Натура у него деятельная, асердце – доброе; он был готов испробовать все, лишь бы помочь своим подопечным,и никогда не уставал повторять, что нет универсального способа превозмочь своегоре – каждый должен прийти к этому своим путем. И был только рад помочь всем,чем он мог. Если же что-то не срабатывало, он не злился и не унывал – наоборот,делал все, чтобы подбодрить, утешить и посоветовать что-нибудь еще. И всегдауверял, что, уходя из группы, каждый из его бывших пациентов начинает жить ярчеи интереснее, чем до того дня, когда в его жизни случилась трагедия.

Советы его всегда отличались неординарностью. Так, женщине,недавно потерявшей мужа, он предложил брать уроки пения, мужчине, жена которогопогибла в автокатастрофе, посоветовал заняться подводным плаванием. Еще однойнесчастной, потерявшей единственного сына, он порекомендовал обратиться к Богу,хотя до трагедии она считала себя убежденной атеисткой, а глубокие религиозныечувства стала испытывать только после гибели ребенка. Все, к чему онстремился, – чтобы жизнь его пациентов стала более интересной инасыщенной, чем до несчастья. Успехи, которых он добился за двадцать летпрактики, были впечатляющими. На занятиях, которые вел Блейк Томпсон, людиплакали, ругались и бунтовали, но никогда не опускали руки и не отчаивались.Все, о чем он просил их с самого начала, – это попробовать относиться ковсему непредвзято, быть терпимыми к остальным и стараться помочь себе. То, очем говорилось на занятиях, не должно выноситься за эти стены – тут БлейкТомпсон был крепче алмаза. Соглашение действовало в течение всех четырехмесяцев.