Закон Ордена - Петр Гурский

– Я никогда не встречал ее. Я не помню… Вспомнилось только название села.

– Понятно. Ничего мы не помним.

– Кое-что я все-таки вспомнил. И, кстати, она же сидела в одном из тюремных фургонов Туута, – сказал Кестель. – Он говорил, что везет горянку из племени гхнор.

Дунтель посмотрел на него. Глаза Дунтеля заблестели.

– Туут – это караванщик Театра? Она у Туута?

– Да, он привезет ее в Арголан, – подтвердил Кестель.

Дунтель слегка нахмурился. Кестель поразился тому, каким холодом повеяло от знатока Лабиринтов. Он и раньше не казался добрым, но теперь…

Но наваждение быстро рассеялось, Дунтель снова приобрел вежливый и благодушный вид.

Путники двинулись вперед, и вскоре предсказание Дунтеля полностью оправдалось. Они вышли в Арголан, причем прямо в Покои.

– Где вы остановитесь? – спросил Кестель.

– В отеле «Морстхок». Прекрасный отель, возможно, лучший в Нижнем Арголане. Если хотите, могу и вам заказать номер.

Арголан представлял собой два города. Нижний был сетью туннелей и подземных залов. В отличие от Живых лабиринтов, там вполне соблюдались законы обычной физики, и не было никаких искривлений пространства. Туннели были в ширину как обычные улицы, а в иных залах потолок был на такой высоте, что и не разглядеть.

Верхний Арголан выглядел как обычный город и, хотя и считался одним их крупнейших, в сравнении с Нижним выглядел захудалой деревушкой. Все важное происходило именно в Нижнем, там находился дворец владыки Арголана, там казнили и совершались бои.

– Дорогой отель? – осведомился Кестель.

– Самый дорогой.

– Тогда резервируйте. Благодаря Алие я могу себе позволить.

– Апартаменты? – уточнил Дунтель.

– Нет, обычную комнату.

– А я возьму апартаменты. Слишком уж долго в последнее время я хожу Лабиринтами. Надо позволить себе роскошный отдых.

– Я приду, когда устрою на ночлег нашу даму, – пообещал Кестель.

– Я еще раз выражаю свое восхищение вашей необыкновенной красотой, – изрек Дунтель. – Жаль, что мне не выпадет честь зарезервировать номер для вас – то есть не просто номер, а апартаменты. Конечно же, для вас одной.

– В другой раз, – сказала на это Алия. – Кестель тоже заботится обо мне. Не так давно в моем распоряжении оказался целый фургон и пуховая перина.

– Я вечером буду в баре отеля, – сказал на прощание Дунтель. – Если захотите встретиться, буду рад.

– Я приду, – пообещал Кестель и сказал Алие: – А тебе сильно повезет, если в камере отыщется хотя бы матрас.

Они шли по длинному залу, будто по проспекту. Отовсюду доносился разноголосый гомон, смех, крики продавцов. Вокруг сновали люди в одеждах Арголана, но полно было и чужеземных костюмов. В таком городе всегда полно приезжих.

– Послушай, Кестель, – сказала Алия, – ты меня протянул по подземельям, а сейчас хочешь запихнуть в нору. Мне как-то это совсем не по душе.

– Ну и что?

– Хоть покорми меня как следует. Мне уже вот так хватило твоего сушеного мяса.

Кестель и сам был голоден. Конечно, формальности с устроением Алии в камеру могу и подождать. Наверное, можно и сводить в харчевню.

И тут как раз проходили мимо таверны, откуда доносился соблазнительный запах глинтвейна и печеной птицы. У Кестеля мощно засосало под ложечкой.

– Ну, убедила, – сообщил Кестель.

Конечно, отчего не зайти? Чудесная ведь идея.

Лишь усевшись вместе с Алией в углу зала, Кестель обратил на них внимание, хотя должен был заметить сразу. Они сидели за соседним столом у стены – два десятка пьющих и орущих баб.

Как обычно, они вели себя будто стадо быдла. Неудивительно, что Алия удрала от них.

Боевые орденские бабы, воительницы Ама.

И уходить уже поздно – все, заметили, увидели, что у Алии связаны руки, и взбудоражились. В сторону Кестеля повернулось два десятка багровых потных харь, два десятка мутных пьяных взглядов исподлобья.

Конечно, оставалась надежда на то, что они не узнают Алию. Потому Кестель непринужденно уселся, расслабился. Может, и пронесет. Орден огромный, вряд ли все знают друг друга в лицо. Алия сделала вид, что ничего не замечает, лишь в уголках губ притаилась лукавая усмешка. Если среди пьющих были ее давние друзья… или недруги… или если ее искали… Кестель наклонился к Алие, вытащил кинжал и приставил к ее боку так, чтобы не замечали орденские бабы.

– Одно неверное движение – и все, – предупредил Кестель. – Мне дорога моя нынешняя жизнь.

– Понимаю, – спокойно сообщила Алия.

Вояки глазели на них, переговаривались. Алия отвернулась к окну, выходящему на задний двор харчевни.

– Ты знаешь кого-нибудь из них? – спросил Кестель.

Она кивнула. Похоже, ее внимание целиком заняли куча дров, два ряда бочек и четвертинки воловьей туши, висящие у самого входа.

Медноволосая, испещренная шрамами бабища встала и шагнула к Алие. Кестель ощутил, как обострились чувства, успокаивается разум, медленней и плавней течет время – как всегда перед дракой.

Никаких сомнений: боевые скоты Ама узнали Алию. Медноволосая глядела волком, взялась за рукоять кинжала. Кестель украдкой окинул взглядом остальных. Те не пытались встать либо достать оружие. Ага, медноволосая захотела поговорить. Значит, еще есть время. Молнией мелькнуло: надо ударить первым, убить.

Алия медленно обратила взгляд к подошедшей, тут же потеряла интерес и отвернулась. Медноволосая застыла, ее товарки умолкли, уставились на еду с таким рвением, будто крошки хлеба устроили перед ними парад и нельзя пропустить ни единого движения.

Медноволосая – наверное, начальница всей банды – уселась на место.

– Завершаем трапезу! – приказала она.

Ее голос едва заметно дрожал. За столом воцарилась тишина.

Другие едоки озадаченно озирались, удивленные внезапным молчанием.

– Уходим, – вполголоса приказал Кестель.

Когда они встали, ни единая женщина и бровью не повела. Кестель повел Алию по узким кривым улочкам, петлял – но, похоже, напрасно. Никто и не думал идти следом.

– Что ты сделала им? – зло спросил Кестель.

Его раздосадовало то, что поддался на уговоры и чуть не влип. Вышло до крайности глупо.

Алия развела руками.

– Мы друг друга не любим. Я ненавижу Ама как никого больше. Больше даже, чем тебя. И пусть никто оттуда и не думает лезть ко мне.

– Чего же они испугались?

– Конечно же, меня. Узнали ведь. А узнать меня – значит перепугаться.