Добрый доктор - Дэймон Гэлгут

— Ладно, — сказал я.

Я был рад чем-нибудь ее отвлечь. Всей душой желал, чтобы ей стало полегче.

Итак, мы поехали к ярко освещенному дому на холме. Он пустовал, но окна загорались каждую ночь; наверно, какой-нибудь слуга или сторож включал рубильник. Так сказать, не давал угаснуть прежним символам.

На вершину холма вела единственная дорога. Вероятно, ее проложили одновременно со строительством дома; других зданий наверху не было. Панорама с холма открывалась величественная. Я забирался наверх раза два, не больше, в первые недели своей жизни здесь. Потом влип в крайне неприятную историю и зарекся туда соваться. Дело было так: я сидел в машине и любовался видом. Тут подошел полицейский. Постучал по стеклу. Заставил меня выйти из машины и встать, упершись руками в капот. Полицейский обыскал меня. Затем приехал второй, и они начали меня поколачивать. Не сильно, но достаточно, чтобы нагнать страху. Это были молодые парни. От них исходила какая-то неумолимая враждебность. Помню, я сразу же вообразил, как моя жена, раскрыв газету, читает на третьей странице заголовок: «В бантустане пропал без вести врач». На том все бы и кончилось.

Но тут появился офицер полиции, и его подчиненные унялись. Офицер был учтив и сдержан — настоящий профессионал.

— На этот холм вам лучше не забираться, — сказал он мне. — У Бригадного Генерала много врагов. Полиции и армии приказано смотреть в оба. — И, указав вдаль, добавил: — Видом можно любоваться и с других холмов.

Это была бы благополучная развязка истории, едва не принявшей очень нехороший оборот, не будь продолжения. Первого полицейского, который успел выказать недюжинные задатки садиста, я видел впервые в своей жизни и очень надеялся никогда больше не встретить. Но спустя полгода Бригадный Генерал лично назначил этого типа шефом городской полиции. Симптоматично, что он опередил в служебном продвижении своего начальника — моего спасителя. Последнего я, наоборот, так больше и не видел.

С тех самых пор я здесь не бывал, хотя вершина холма давно перестала считаться запретной зоной.

В укромном месте на обочине были припаркованы еще две машины, тихие, не освещенные. Влюбленные парочки, предположил я, прикатили невесть откуда, чтобы предаться полуночным утехам. Я остановился поодаль. Под нами расстилалась сияющая паутина долины. Отсюда, с высоты, город выглядел заурядно — ничем не отличался от любого провинциального городка ночью. Требовалась наблюдательность и проницательный ум, чтобы заметить: по улицам не ползут огоньки автомобильных фар, почти все окна темны.

— Мы можем обойти вокруг?

Занеле не спускала глаз с дома. Панорама ее не интересовала. Но самого здания не было видно: из-за высокой стены, увенчанной несколькими рядами колючей проволоки, выступал лишь конек крыши.

— Внутрь не попасть.

— Я знаю, но давайте посмотрим снаружи.

Главные ворота были обиты стальными листами. Заглянув в щель между створками, мы смогли разглядеть лишь часть внутреннего пространства: газон, колонну, ступеньки. И кажется, будку часового. Мы повернули за угол. Прошли вдоль стены. И обмерли.

— Фрэнк, — выдохнула она. — Прямо глазам своим не верю.

Я изумился не меньше. Небольшая калитка в стене. Приоткрытая. Незапертая. Внутри еле угадывались во мраке просторы сада.

— Это еще не значит, что туда можно войти, — сказал я.

— Кто оставил ее открытой?

— Не знаю. Может, садовник. Или охранник. С автоматом.

— Да ладно вам. Мы же не воровать пришли.

— Думаю, не стоит туда соваться, — возразил я.

Но она уже проскользнула в калитку. Немного помешкав, я последовал за ней. И очутился в тихом закутке сада. Он не освещался, но постепенно я различил контуры живой изгороди. Под ногами хрустели ветки и гравий — хрустели, как мне казалось, просто оглушительно. Я попытался передвигаться на цыпочках, затаив дыхание, но не сдержал испуганного вскрика, налетев в темноте на Занеле. Она, хихикнув, вцепилась в меня. Мимолетные теплые объятия.

— Чего вы так боитесь? — раздался ее шепот.

— Нам здесь находиться не положено.

— Мы только посмотрим и уйдем.

Она начала подниматься по склону к пятну света. Стал виден дом, огромный, солидный, сияющий всеми окнами. Калитка привела нас в нижнюю часть сада, и теперь мы направлялись к главной аллее. Вымощенная сланцем тропа вела к лужайке с солнечными часами. За лужайкой тянулась посыпанная гравием дорожка. По другую ее сторону виднелись клумбы и гроты, а также, как мне показалось, поле для гольфа.

Площадь территории составляла около двух акров. Когда мы приблизились к источнику света, я подметил, что этот тщательно спланированный сад нельзя назвать совсем заброшенным. Да, здесь были бурые проплешины и растрепанные деревья, но фигурно подстриженные кустарники все еще сохраняли свою форму, и трава на газонах вымахала не слишком высоко. Об усадьбе кто-то заботится. В сущности, ничего абсурдного в этом нет: когда-нибудь здесь поселится некий новый политик, облеченный уже иными полномочиями. Мне вспомнился заброшенный дом у реки. Тут все иначе. Другая разновидность заброшенности. Люди не ушли из этого здания; его, как раковину, покинула история, и то временно, чтобы однажды вновь поселиться здесь в обновленной форме. Занеле снова замешкалась. Я нагнал ее, хотел что-то сказать, но она прижала палец к губам. И я тоже услышал голоса.

Невероятно: голоса в этом саду! Двое обменивались репликами. Негромко — слов не разобрать. Я навострил уши. Но разговор сменился шумом. Двумя конкретными шумами. Знакомыми, но совершенно фантастическими. Здесь, посреди ночи — и вдруг?.. Но слух меня не обманывал. Сомнения отпали.

Чушь какая-то! Мы стояли и слушали, как стрекочет газонокосилка, старомодная, ручная, и клацают садовые ножницы. Эти вкрадчивые шумы в темноте походили на чужой язык, такой же отчетливый и непостижимый, как те два голоса. Где именно работают ножницы и косилка, определить было сложно. Скорее всего, по ту сторону кустов, у которых мы стояли. Ножницы клацали без умолку, но косилка двигалась взад-вперед; когда она разворачивалась, нам становился слышен голос человека, который ее толкал, — монотонное жалобное причитание.

Я тронул Занеле за руку и показал жестом: «Уходим». Хотя страх отступил перед забавностью ситуации, мне ничуть не хотелось попасться на глаза садовникам. Двинувшись в сторону дома, мы оказались бы на свету. Поэтому мы отступили по боковой аллее. Меня разбирал смех. Наша вылазка перестала казаться мне рискованной — так, детская проделка. Однако, обернувшись к Занеле, я увидел: одна из бесчисленных статуй, хаотически расставленных в саду, шевельнулась и спокойно, невозмутимо зашагала в нашу сторону. И в мгновение ока мир снова стал местом, где опасность подстерегает на каждом шагу.

Мы оба так и обмерли. Статуя вперевалочку двигалась нам наперерез. Свет из окон дома упал на форменную тужурку и фуражку. Охранник! Чего я и боялся.