Последняя девушка. История моего плена и моё сражение с "Исламским государством" - Надия Мурад

Стояла ясная ночь, через переднее стекло виднелось небо, полное звезд. Небо напомнило мне о древней арабской истории любви, которую мне рассказывала мама, под названием «Лейла и Маджнун». Согласно легенде, юноша по имени Каис влюбился в девушку по имени Лейла и стал писать одну поэму за другой, посвящая их своей возлюбленной. Люди прозвали его «Маджнун», что по-арабски означает «одержимый» или «безумный». Он попросил у отца Лейлы ее руки, но тот ответил отказом, сказав, что такой легкомысленный юноша не достоин ее.

Это трагическая история. Лейлу выдали замуж за другого мужчину, и она умерла от разбитого сердца. Маджнун покинул свою деревню и скитался по пустыне один, разговаривая сам с собой и записывая стихи на песке, пока однажды не увидел могилу Лейлы. Он оставался на ней до своей смерти. Я любила слушать рассказ матери, хотя он заставлял меня плакать. Темное небо, которое обычно пугало меня, становилось романтическим. «Лейла» по-арабски означает «ночь», и под конец рассказа мама показывала на две звезды в небе. «Они не могли быть вместе в жизни и молились о том, чтобы оказаться вместе после смерти. Поэтому Бог превратил их в звезды».

В автобусе я тоже начала молиться. «Прошу тебя, Боже, преврати меня в звезду, чтобы я могла оказаться в небе над этим автобусом, – шептала я. – Если ты это сделал однажды, то можешь сделать и еще раз». Но автобус продолжал свой путь в Мосул.

4

Абу Батат приставал к нам до самого Мосула. Часы над ветровым стеклом показывали два ночи, когда мы наконец остановились перед большим зданием, похожим на дом очень богатого семейства. Джипы заехали в гараж, а автобусы припарковались перед домом.

– Вылезайте! – крикнул Абу Батат, и мы стали медленно подниматься с кресел.

Некоторые из нас заснули, и у всех ныло тело от долгой поездки. У меня болели те места, за которые хватался Абу Батат, но я ошибалась, надеясь, что на этом издевательства прекратятся. Мы по очереди выходили из дверей, сжимая свои нехитрые пожитки, а он стоял у открытой двери и хватал выходящих девушек. Меня он ощупал с головы до ног.

Мы зашли внутрь через гараж. Я никогда не видела такого роскошного дома. Он был огромным, с просторными гостиными, спальнями, с кучей мебели; в нем, на мой взгляд, могли бы разместиться около полудюжины семей. В комнатах висели ковры и часы, видимо, принадлежавшие когда-то жившему здесь семейству. Я обратила внимание, что один из боевиков пил из кружки, украшенной семейной фотографией, и подумала, что же случилось с обитателями.

Повсюду были боевики «Исламского государства», одетые в военную форму, с постоянно трещавшими рациями. Они наблюдали за тем, как мы расходимся по трем комнатам, каждая из которых выходила на небольшую площадку. Там, где я сидела вместе с Катрин и несколькими девушками, мне было видно других, вытягивающих шеи в поисках своих знакомых, с которыми их разлучили. Нас набилось в комнату довольно много, и мы сели на пол, прижавшись друг к другу. Было почти невозможно заснуть.

Два маленьких окна в комнате были закрыты и задернуты занавесками, но, к счастью, кто-то включил испарительный охладитель – дешевый кондиционер, распространенный по всему Ираку. Дышать стало легче. Мебели тут не было, только у стены лежали несколько матрасов. Из ванной в коридоре доносился затхлый запах.

– Одна девушка спрятала телефон, и когда пришли обыскивать, попыталась смыть его в унитаз, – прошептал кто-то. – Я слышала, как об этом говорили, когда мы пришли.

У входа в туалет я заметила кучу платков вроде тех, что мы оставили в Солахе. Они валялись на полу, словно лепестки цветов.

После того как всех развели по комнатам, один боевик показал на меня.

– Иди за мной, – приказал он и повернулся к двери.

– Не уходи! – воскликнула Катрин, цепляясь за меня своими маленькими ручками и не давая мне встать.

Я не знала, чего он хочет, но подозревала, что отказываться – не самая лучшая идея.

– Если не пойду, меня отведут силой, – сказала я Катрин и последовала за боевиком.

Он провел меня в гараж на первом этаже, где ждали Абу Батат с Нафахом и еще одним боевиком. Третий говорил по-курдски, и я поразилась, узнав в нем Сухайба, владельца одного из немногих магазинов сотовых телефонов в городе Синджаб. Езиды постоянно посещали его магазин, и многие считали его другом. Все трое сердито смотрели на меня. Наверное, они хотели наказать меня за выходку в автобусе.

– Как тебя зовут? – спросил Нафах.

Я попыталась шагнуть назад, но он схватил меня за волосы и прижал к стене.

– Надия, – ответила я.

– В каком году ты родилась?

– В тысяча девятьсот девяносто третьем.

– У тебя тут есть родственницы?

Я ответила не сразу. Мне не хотелось, чтобы они наказывали Катрин и других только из-за меня, и соврала:

– Я тут с другими девушками. Я не знаю, что с моими родными.

– Почему ты кричала? – Нафах сильнее сжал мои волосы.

Я пришла в ужас. Мне казалось, что мое тело, которое всегда было небольшим и тонким, буквально растворяется в его руках. Я повторяла себе, что нужно отвечать так, чтобы мне позволили вернуться наверх к Катрин.

– Я испугалась, – честно призналась я и показала на Абу Батата. – Этот мужчина перед вами, он… он дотрагивался до меня. Он хватал нас всю дорогу от Солаха.

– А ты думаешь, зачем ты здесь? – повторил Нафах свой вопрос в автобусе. – Ты неверная, «сабия», и ты принадлежишь «Исламскому государству», так что привыкай.

С этим словами он плюнул в меня. Абу Батат зажег сигарету и передал ее Нафаху. Я удивилась; я думала, что в «Исламском государстве» запрещено курить. Но похоже, они нисколько не стеснялись курить сигареты. «Пожалуйста, только не в лицо», – повторяла я про себя. Тогда мне еще хотелось остаться красивой.

Нафах прижал сигарету горящим концом к моем плечу и подержал, пока она не прожгла одежду и рубашки, которые я надела утром, и не дошла до тела. Запах горящей ткани и кожи был отвратительным, но я старалась не закричать от боли. Чем больше кричишь, тем больше проблем – это я уже усвоила.

Но когда он зажег другую сигарету и ткнул ее мне в живот, я не сдержалась и застонала.

– Сейчас она кричит, но будет ли кричать завтра? – обратился Абу Батат к остальным. Он хотел, чтобы они обращались со мной еще грубее. – Она должна понять, кто она и для чего она здесь.

– Отпустите меня, я больше не буду, – попросила я.

Нафах дважды хлестнул меня по лицу и отпустил.

– Ладно, возвращайся к другим сабайя. И больше не ори.

В комнате наверху было темно и жарко. Я распустила волосы по плечам и прижала руки к животу, чтобы скрыть ожоги от племянниц. Катрин сидела возле женщины лет тридцати. Она была не из Кочо; наверное, ее привезли в центр до нас. Она была беременной и с двумя детьми, один из которых был совсем маленьким, и она прижимала его к груди, убаюкивая. Женщина спросила меня, что произошло внизу. Я просто покачала головой.