Вепрь. Скоморох - Константин Калбазов

После того как речь зашла о больших деньгах и Секаче в частности, Виктор тут же уверился, что никто его отпускать не собирается и договариваться, останавливая в темном переулке с возгласом "жизнь или кошелек", тоже намерений не имелось. Оглушить клиента, оттащить в тихий уголок и выпытать, где денежки припрятаны, благо ни родных, ни близких знакомых, одиночка, он и есть одиночка, так что никто не кинется. Пропал и пропал. Единственно кто расстроится так это жена Савоси, где она еще такого клиента найдет, который не торгуясь согласился на озвученную цену за постой. Вместе с уверенностью пришел и какой-то кураж, по телу пробежался озноб, такое у него бывало, когда с одной стороны хотелось побыстрее приступить к чему-нибудь, а с другой было боязно.

Единственно, что еще останавливало это то, что убийство оно и здесь убийство, его легко могли притянуть к ответу, а здесь десять раз подумаешь, что лучше, вышка или каторга. С другой стороны он ведь защищается. Ну да защищается, вот только никто его не трогает, он же намерен напасть на людей и всамделешно резать их, а вдруг это какой розыгрыш.

— Ну дак как скоморох? Чего молчишь? Небось уже порты обмочил, — хохотнул главарь.

А чего разговаривать. Он не помнил точно у какого народа это было принято, но с теми кого намеревались убить не разговаривали, а он собирался сейчас именно убивать, потому как какие там коллизии у закона он точно определить не мог, но вот то, что жить ему ровно столько сколько этим потребуется времени, чтобы добраться до его денег, был уверен. Ну, а раз так…

Ножи ушли к цели не одновременно, все же видимость плохая и нужно подготовиться к каждому броску, не сказать, что Добролюбу для этого понадобилось много времени, но хоть секунда, хоть пара мгновений, были необходимы. Второй нож ушел в полет когда уже раздался хрип главаря и этот не был связан ни с табаком, ни с выпивкой и вообще, это были последние звуки изданные нападавшим в этом мире. Второй не хрипел, а глухо застонал, так как нож угодил ему в грудь, все же стоял он подальше и видно его было похуже, а потому Виктор не стал оригинальничать, а просто решил поразить противника.

Едва метнув клинки он обернулся, чтобы встретить нападающего сзади, была конечно опасность, что второй получил нож ни в грудь, а к примеру в руку, а значит мог напасть, но то вероятность, а тут реальная угроза. Вовремя. Он не разобрал чем именно наносил удар мужик, темно, да и времени на это не было. Волков просто юркнул вперед и в сторону в то время как там где он только что был, а вернее должна была быть его голова что-то просвистело, причем судя по звуку, не уберись он с пути этого снаряда и ему не жить. Как это могло согласовываться с желанием выпытать у него где хранятся деньги он не понимал, так как получись удар и спрашивать было бы некого.

К моменту атаки в его руках уже были зажаты клинки, оно конечно ножи метательные, но кто сказал, что их нельзя использовать как обычные, правая рука сама рванулась вперед и он ощутил как сталь распарывает сначала рубаху, а затем с жадностью впивается в упругое, но такое податливое тело. Все происходит на автомате, на одних рефлексах, практически без участия Виктора. Он словно обтекает противника, который вдруг заревел как боров, ну да никто тебе не виноват, клинок в левой руке бьет татя в правый бок сзади, по идее в почку, но попал ли удар в цель, он сказать не взялся бы. Теперь рев сменился болезненным завыванием со всхлипом, от этого стенания Волкова даже передернуло, настолько оно звучало жалобно и тоскливо.

Вот же, вроде и не в первый раз человека жизни лишает, было в обоих ипостасях, опять же совсем недавно в лесу шестерых порешил, а вот не по себе. А может так и лучше. Говорят самое страшное это когда тебе становится наплевать и ты уже не придаешь значения кого лишаешь жизни курицу или человека, а если от того еще и получаешь удовольствие…

Как бы он себя не чувствовал, но расслабляться не собирался, все это как-то сторонкой скользнуло в его сознании, так как инстинкты требовали только одного, защитить свою жизнь и сейчас все было направленно именно на это. Но похоже, что защищаться было уже не от кого. Как видно расчет у главаря все же был на то, чтобы оглушить клиента и оттащить в укромное место. Вот и ладушки. Пора делать ноги. Как там станут разбираться представители Фемиды, у Виктора желания выяснять не возникало никакого, а потому коли свидетелей нет, он решил по тихому сбежать. Однако несмотря на то, что ему удалось избежать ловушки вечер явно был не его.

Как видно этот патруль находился где-то поблизости, а не разобрать, что так кричать, как тот тать, может только человек которого убивают, это надо быть полным дураком или трусом, ведь если там злодейство творится, то возможно всякое. Стражники не были ни теми ни другими, так что не раздумывая рванули к месту преступления, где и прихватили на горячем покрытого кровью чуть не с головы до пят скомороха.

* * *

Интересно, чтобы это значило. Улыбающееся лицо стражника, то что он был один и явно молоденький еще недавно надевший синий кафтан стражи, внушало слабый оптимизм. Когда его вчера препроводили в острог, располагавшийся в одной из частей кремля, то десятник сразу пояснил, что мера эта обязательная, но не так чтобы и страшная. С утречка придет дьяк, запишет опросные листы и отпустит с богом, ить двоих опознали, как татей. Но опрос-то должен был производить дьяк стражницкого приказа, а Виктора отчего-то повели не к административному зданию, а к воротам. С чего бы это. От этого открытия он заволновался еще больше.

Пока шли по территории острога, все больше преобладали синие кафтаны стражи, но как только вышли за ограду и пошли по основной территории твердыни и административного центра града, чаще стали видны красные, это стало быть стрельцы. Нынешний великий князь очень многое позаимствовал из западных стран, даже не у них, а у империи, с коей во многом брал образчики для своего государства. Вот и форма единая, правда пока только у стрельцов и стражников, но уже началось формирование частей нового строя, пока они представляли собой отдельные роты, вот так и назывались, а командиры их звались ротмистрами, но начало было положено.

Когда стражник легким прикосновением руки придал ему нужное направление к какому-то терему, явно выделяющемуся на общем фоне, хотя бы по той простой причине, что был в отличии от остальных не деревянным, а каменным, оштукатуренным и выбеленным известью.

— А куда ты меня ведешь-то служивый?

— Дак к воеводе батюшке.

Опа! А это еще с какой радости? Чего это воеводе делать нечего с утра пораньше заниматься всякими поножовщинами, опять же дознание еще не произведено, листы не записаны, с материалами он не ознакомился, разве только доклад с утречка, мол в Багдаде де не все спокойно. Ну и что, это же не повод самолично разбираться с этим делом. Ох, что-то будет. Сразу же засосало под ложечкой, у него всегда было так, словно детектор, правда чем могло грозить предстоящее событие, он не знал, но вот как только неизвестность, так сразу и начинается.

Воевода оказался уже полнеющим и погрузневшим мужчиной, с окладистой бородой, правда не такой что по полу метет, но и не сказать, что коротенькой. Борода ухожена, как видно мужчина за собой смотрит и все еще молодится, потому как те кому не остается ничего кроме как свое тщеславие тешить, как раз отращивают ее до колен и надевают на себя сто одежек, как капустный кочан, а у этого всего в меру, одежд хватает, но движений не стесняют, опять же подобраны из легких тканей, а не отягчены золотым и серебряным шитьем, оно присутствует, но только самую малость для солидности. Как видно воевода ценит удобство, явный признак того, что в прошлом вой и не из последних, насколько помнил Добролюб.