Московское царство и Запад. Исторические очерки - Сергей Каштанов

Конечно, увлечение построением схемы «гарантий» от произвола царской власти и приравнивание их к «иммунитету» было обусловлено в большей степени острым интересом автора к судьбам русской государственности накануне и в период краха самодержавия. Несмотря на спорность и уязвимость выдвинутых Покровским положений, они сохраняют научное значение, давая пищу для размышлений о характере реформ местного управления XVI–XVII вв. и эволюции иммунитета в это время.

В книге 1918 г. Покровский сосредоточил основное внимание на той стороне иммунитета, которую составляли взаимоотношения царской власти с представителями господствующего класса. Именно о «гарантиях» для дворян идет у него речь при рассмотрении развития «иммунитета» в XVIII – первой половине XIX в. Говоря, что в этот период «с местным иммунитетом дело обстояло не лучше, чем с сословным», поскольку отсутствовали гарантии гарантий[306], Покровский под «местным» иммунитетом подразумевает в основном систему местного дворянского самоуправления и называет «веткой иммунитета» право дворян выбирать судей из своей среды, причем он не вполне правомерно отождествляет этот порядок с земским самоуправлением более раннего времени[307].

«Дворянский иммунитет» Покровский трактует исключительно как право личной неприкосновенности и неподсудности дворянина: «Дворянский „иммунитет“ при Екатерине II совершенно не отвечал окружающей социальной обстановке. Дворянин мог пользоваться им, лишь сидя безвыездно в своем имении: туда действительно суд к нему „не въезжал“, разве в самых исключительных случаях. Но стоило ему приехать в город, он сталкивался с созданною новыми экономическими условиями бюрократической администрацией, весьма мало склонной уважать какие бы то ни было привилегии. Стоило ему поступить на службу, и он сталкивался с дисциплиной, бюрократической, если он был „штатским“, еще более суровой дисциплиной постоянной армии, если он был военным»[308]. В свое время П.И. Беляев подчеркивал, что московские цари были не в силах «уничтожить существование сеньорий, ячеек крепостного права», «сеньории эти „процветали“ до позднейших времен», помещики в своих имениях уподоблялись монархам, выполняли судебно-полицейские функции и т. д.[309]. В отличие от Беляева Покровский выпятил другую сторону дела – слабость отдельно взятого дворянина и даже местной дворянской корпорации перед лицом абсолютистской монархии с ее организованным аппаратом насилия.

На примере Μ. М. Щербатова и декабристов Покровский показывает, что дворянство дорожило своими иммунитетными привилегиями и скорбело об их умалении правительством: «Щербатов имел в виду… охрану не только сословного, но и местного иммунитета. Его схема охватывала „феодальные вольности“ так широко, как только можно себе представить»[310], «миросозерцание декабристов в целом было, несомненно, буржуазным… и, тем не менее, сословная дворянская обида, нарушение иммунитета верных вассалов русского царя трогает его (Каховского. – С. К.) сильнее, чем что бы то ни было»[311].

Не вкладывая в понятие «абсолютная монархия» специального конкретно-исторического и социального содержания, подразумевая под ней государство с неограниченной властью монарха, Покровский считал иммунитет, даже в форме унифицированной сословной привилегии, институтом, противоречащим абсолютной монархии, мешающим монархии быть «абсолютной»[312]. По словам автора, французское королевство до 1789 г. «отнюдь не было абсолютной монархией», поскольку там, как и в России, имелось противоречие: «…Король был государем божией милостью, если не прямо земным богом; но в то же время у его вассалов был свой иммунитет, и остатки этого иммунитета, не совсем мирно, но упрямо, продолжали сосуществовать уже с бюрократической монархией»[313]; во Франции еще при Монтескье «налицо были иммунитеты, сословные и провинциальные, и ограждавший их парламент»[314].

Покровский проводит прямую аналогию между Францией и Россией XVIII в.: в «Наказе» Екатерины II Сенат признается хранителем гарантий, его роль фактически отождествляется с ролью французского парламента – судебной курии[315]. «Теория „монархического“ либерализма… – заключает автор, – последнее звено длинного эволюционного ряда, первым звеном которого были столь первобытные учреждения, как „табу“ и иммунитет»[316].

По широте хронологического охвата проблемы иммунитета в России Покровский может быть поставлен рядом только с П. И. Беляевым. Лишь эти два историка уделили серьезное внимание эволюции иммунитета в XVIII – первой половине XIX в.[317]. Но Покровский, подобно Шумакову, сделал основной акцент на вольностях – «гарантиях» дворянства, считая их в каком-то смысле явлением положительным – ограничивавшим самодержавие. Беляев же (как и Ольминский) выделил прежде всего отрицательную сторону привилегий – самовластие дворян в пределах их имений.