ГенАцид - Всеволод Бенигсен

— А вот за это завсегда спасибо.

— Да пока не за что.

Майор пожал руку Поребрикову, подмигнул Кирюшке и на прощание крутанул переднее колесо велосипеда.

У Валеры собралось народу почти вполовину меньше, чем у Степана, а именно человек пятнадцать. Про себя майор объяснил это большей популярностью прозы у народа вследствие доходчивости и простоты. В остальном же собравшиеся у Валеры мало чем отличались от собравшихся у Степана. И хотя майор был почему-то уверен, что «рифмачи» будут отличаться от Степановских гостей, например, большей одухотворенностью на лицах или какой-нибудь особой вежливостью (все ж таки, думал он, поэзия — не проза), ничего такого он, как ни старался, не заметил. Ему так же небрежным движением ноги пододвинули покосившуюся табуретку, ему так же безмолвно налили стакан водки и на него так же недоверчиво и угрюмо косились, явно раздосадованные невозможностью в его присутствии сыграть в «экзамен». Валерина подруга Танька, так же, как и Галина, жена Степана, лузгала семечки, сплевывая шелуху в ладонь. А уж про лица присутствующих и вовсе нечего говорить — кто с распухшей губой, кто с подбитым глазом, они один в один напоминали чтецов из лагеря «заик». «Ну раз и здесь тех же щей, да пожиже влей, — подумал майор, — беседу проведем по такому же сценарию, что и у Степана». Майор вежливо прослушал несколько стихотворений, а затем так же вежливо поинтересовался, почему никто не читает прозу. Ответ на этот вопрос он, конечно, знал и потому сразу приготовился перебить «ответчика» словами о том, что так, мол, дело не пойдет, ну и прочее. Но тут он, к своему удивлению, просчитался, ибо ответ оказался нелепее всего того, что он ожидал услышать.

Валера на правах хозяина объяснил Бузунько, что мало того что майор здесь не услышит прозы, но он также не услышит здесь и лирической поэзии, так как все «ромы» и «ром-бабы» (то есть те, кому досталась романтическая поэзия) сегодня с утра официально отделились от «простофиль» и «дикарей» (то есть тех, кому досталась «философская» и «экспериментальная» поэзия). Четкой границы, сказал Валера, тут, конечно, нет, и каждому достались разные поэтические жанры, но теперь любой чтец должен решить, на чьей он стороне, и изъять из своего публичного репертуара те жанры, приверженцем которых он себя не считает.

— У меня, например, — продолжал Валера, — «сироп» тоже имеется.

— Какой еще сироп? — рассердился майор, но тут же притих, увидев, что все засмеялись.

— «Сироп», — улыбнулся Валера, — в смысле лирическая поэзия. Однако я делаю акцент на той поэзии теперь, которая мне… нам, — поправился он, — более интересна.

Заметив растерянное выражение притихшего Бузунько, Валера «добил» несчастного майора.

— Кстати, по нашим сведениям, у «заик» сегодня тоже, — сказал он и подмигнул сидевшим за столом, — последняя совместная гастроль. «Отрывки» уходят от «ценников», а «ценники» поделятся, как и мы, на лириков и философов.

— Какие отрывки? Какие ценники? — снова разволновался майор, но уже не так агрессивно, понимая, что здесь царствует какой-то жаргон, который он просто еще не усвоил.

— «Ценники» — те, у кого законченные тексты. А «отрывки» — те, у кого «отделы», ну то есть… отрывки. Незаконченные куски. Выдержки там всякие, главы и так далее.

Майор с досадой плюнул и обмяк на табуретке, как проседает многоэтажный дом с некачественным фундаментом.

«Бред какой-то. Эдак, пока комиссия приедет, они у меня тут все как тараканы разбегутся», — подумал он.

— И что вы по этому поводу собираетесь делать, интересно?

Валера пожал плечами, а в разговор встрял строитель Беда.

— «Сиропщиков» трогать не будем, — пробасил он. — А «заик» били и бить будем.

И все, к ужасу майора, утвердительно закивали головами.

Бузунько уже представил приезд комиссии в Большие Ущеры, где на улицах полыхают баррикады, маршируют демонстранты и вообще ведутся военные действия. «Ценники» против «отрывков», «отрывки» против «простофиль», «простофили» против «сиропщиков». И это за несколько дней до экзамена! «Головой отвечаешь, если что», — вспомнил он слова Митрохина, и его передернуло. «Лучше б они все запили к чертовой матери!» — с досадой подумал Бузунько.

— Значит, так, — встал он с табуретки и надел фуражку. — Никакого беспредела я в Больших Ущерах не допущу. Я это и Степану с Галиной сказал, и вам говорю. Я лично буду следить за порядком на наших улицах. И если замечу, что хоть один из вас косо посмотрит на другого, будь он лириком, физиком или биохимиком, я приму самые жесткие меры. Вплоть до административной, а затем и уголовной ответственности.

Затем Бузунько прошел к двери и, прежде чем выйти в прихожую, обернулся и презрительно качнул головой:

— Эх, вы! Президент вам самое ценное доверил — культурное наследие России! Единую национальную идею подарил! А вы, как дети малые, только и знаете, что друг другу морды бить.

— Ну так мы это. — начал было оправдываться Беда.

— Да пошли вы! — кинул в сердцах майор и вышел, хлопнув дверью.

Но это было вчера. Сегодня надо было уже что-то делать.

— Сержант!

Черепицын, чертыхаясь про себя, покорно возник в дверях.

— Слушай сюда. Давай-ка на послезавтра организуем предварительный экзамен. Это у нас какое число будет?

— 30-е, товарищ майор.

— Гммм… поздновато, — почесал затылок Бузунько, — А что делать? К завтрашнему нам никак не успеть. Ладно.

Дуй на почту и скажи, чтоб они там подготовили извещения для сбора в клубе. И быстро! Одна нога здесь, другая там. Надо как-то народ мобилизовывать, а то совсем распоясались.

— Слушаюсь, товарищ майор. Только это…

— Ну что еще?

— По форме что там писать-то?

— Что? Где? В извещениях, что ли?! У тебя есть своя голова на плечах?!

— Не могу знать, — ушел по привычке в глухую защиту Черепицын.

— Во-во, коли была бы, так знал бы. Ну мне что тебе, все на тарелочке выкладывать? Может, мне еще за тебя в рот положить и разжевать?

Сержант решил не лезть на рожон, тем более что ему еще со школы не нравилось выражение про «разжевывание». Когда учительница говорила ему подобное, он всегда с содроганием представлял, как она за него разжевывает еду, а потом выплевывает ее на тарелку, а он должен есть эту тошнотворную массу.

— Значит, пишем… эээ… прямым текстом про предварительный экзамен?

— Ну да, да, да!

— Слушаюсь, товарищ майор!

— Ты еще здесь? — хмуро полюбопытствовал Бузунько. — И не вздумай отвечать «не могу знать». Марш на почту! И вертайся быстрей, вишь, как все навалилось разом.

Через полчаса Черепицын уже сидел с Катькой на почте и пил водку, запивая ее обжигающим чаем.

— Как он там? — спросил участковый, кивнув на округлившийся Катькин живот, и опрокинул 50 грамм водки.