Подвал. В плену - Николь Нойбауэр

Комиссар встал, подошел к мальчику и присел на корточки. Впервые он поймал его взгляд. Глаза у Оливера были как у кролика, которого загипнотизировали фары четырнадцатитонной фуры.

– Ты знаешь, что в любой момент можешь изменить свое решение. Если захочешь выговориться, просто позвони. Или приходи к нам.

«Мы заберем тебя отсюда», – пытался он внушить мальчику и надеялся, что у него получилось. Но что, если Оливер вовсе не хотел отсюда выбраться?

Вехтер, как фокусник, вытащил из нагрудного кармана визитку и протянул мальчику:

– Меня зовут Михаэль Вехтер. Если меня не будет на месте, ответит кто-нибудь другой, в любое время дня и ночи. Это будет твое решение, Оливер. Твое и ничье больше.

– Это не понадобится. – Баптист попытался выхватить визитку, но Оливер оказался проворнее. Мальчик так крепко сжал кусочек бумаги, что костяшки его пальцев побелели. Он смотрел Вехтеру в глаза.

– Договорились, Оливер?

Мальчик кивнул и опустил взгляд. Контакт оборвался.

– Итак, на сегодня мы все выяснили. Оливер, сейчас мы оставим тебя в покое. Господин Баптист, спасибо, что позволили нам приехать. Мы хотели бы завтра задать еще несколько вопросов вам лично, но где вас найти, мы, конечно, знаем.

Ханнес молчал, пока они не вышли на тротуар, обмотав шеи шарфами.

– И это все?

– На сегодня. Сначала мы должны вырвать его из лап отца. Ханнес, ты продолжишь работать по Баптисту. Накопай на него все, что сможешь, прежде всего о том дне во Франкфурте.

– Ты считаешь, этим стоит заниматься именно мне? – спросил Ханнес.

– Да. Потому что ты можешь его провоцировать. Это хорошо, это значит, что ты подбираешься к нему близко. Слишком близко.

Он обернулся к вилле. Все роллеты на окнах спереди были закрыты. Лишь на первом этаже горел свет, который виднелся сквозь щели в металлических пластинках.

Ханнес проследил за его взглядом.

– Вся эта акция оказалась бессмысленной, как считаешь?

– Почему же, все сложилось удачно. Как говорят у нас, фермеров, «посевная прошла хорошо».

Вехтер нажал на ключ зажигания, и в свете вспыхнувших фар обнаружилось, что полицейская машина превратилась в сугроб.

– Ты нарываешься.

Элли вытянула руки над головой, спина хрустнула. Соратники покинули ее вот уже несколько часов назад, и она осталась один на один с внешним диском Алекса и сотнями дел адвоката Розы Беннингхофф. А Элли все еще не знала, что следует искать.

Есть работа и получше. В каменоломне, на галерах, манекеном для краш-тестов.

Еще никогда их труды не оставались столь бесплодными. Шел уже четвертый день, а они даже не знали, какие вопросы нужно задавать. Брат Розы не помог им продвинуться. Казалось, его совершенно не тронула смерть старшей сестры. Но пути печали неисповедимы. Она кликала на файлы договоров, адвокатских писем, счетов. Все документы были тщательно просканированы и заархивированы. Все было аккуратно собрано в том скрупулезном адвокатском стиле, который обречен на вымирание. «В вышеупомянутом деле мы разрешаем со стороны подписанта следующее…» – что за нечленораздельное высказывание? Очень интересны замечания на полях. Запись телефонного разговора гласила: «18.07. повторный звонок, доверитель жалуется на предоплату. Распоряжение: больше никаких консультаций по телефону».

Тяжело вздохнув, Элли записала номер документа на листе в клетку. В большинстве своем ничего сенсационного. Она отмечала номера каждого документа, касавшегося угрозы или ссоры, чтобы позже пересмотреть их еще раз.

Что-то в этом списке привлекало внимание, но сколько Элли ни изучала номера, так ни к чему и не пришла. Цифры мелькали у нее перед глазами. Мысль пришла к ней в голову внезапно, как озарение. Элли больше не могла читать. Это все равно что иероглифы. Таков был результат.

И тем сильнее становилось ощущение, будто она что-то пропустила. Или не могла пропустить, потому что это находилось совсем в другом месте. Какой-то разрыв. Есть документ, где что-то должно скрываться.

И только час спустя она его заметила. Она едва не пролистала его: все стороны конфликта назывались почти одинаково. Но название этой фирмы фигурировало когда-то в уголовных делах Элли: «ИммоКапИнвест».

Она отправила документы на печать. Принтер зажужжал и начал выплевывать один лист за другим, и вскоре ей пришлось вынуть стопку из лотка, чтобы освободить место для следующей. В шапке договора Элли обнаружила знакомое имя, которое не фигурировало в списке участников дела. Роза Беннингхофф представляла интересы множества инвесторов, которые потеряли сбережения из-за ненадежного предприятия «ИммоКапИнвест». Но была и еще одна сторона в договоре. Роза Беннингхофф от имени инвесторов подала в суд на аудиторскую компанию «Баптист и партнеры».

Роза Беннингхофф подала судебный иск на своего бывшего. Это разъярило бы даже такого «миролюбивого» человека, как Баптист.

Вот оно!

Пока принтер продолжал печатать, Элли пробежала глазами основные пункты. Она внимательно просмотрит все документы по «ИммоКапИнвест». Но сегодня она уже не сможет развязать эту головоломку. Зато завтра в поезде ей будет что почитать. В желудке Элли образовалась черная дыра, в которую нужно было срочно бросить ужин.

Он снова поднимался по лестнице. Снова до этой двери.

Все время по этой лестнице.

Все время к этой двери.

Иногда за ней слышались голоса. Иногда – просто черная тишина.

Он прижал ухо к двери. Он не знал, что хуже, голоса или тишина.

Он прислушался.

И вдруг он проснулся, переполз к изголовью кровати, дрожа, хватая воздух ртом. Промокшая насквозь пижама прилипла к телу. Наверное, ему все это приснилось. Какое-то нездоровое дерьмо, он совсем забыл об этом. Облегчение не наступало. Его мысли разгонялись и словно бились о стену, снова и снова. И он не знал, что ожидает его за ней.

Оливер нащупал ночную лампу и нажал на выключатель. В комнате светлее не стало, она лишь наполнилась тенями. Ему больше не нужен был свет, выгонявший из углов тени, чтобы все снова прекратилось. Тело болело от перенапряжения, потому что он резко вскочил, проснувшись в панике. Он посмотрел на свои руки и вскрикнул от ужаса. Это были не его руки. Он не мог их узнать, они принадлежали не ему.

Похоже, на них была кровь.

Нужно дышать спокойно. Конечно, это были его руки. На одной виднелась гипсовая повязка. Он был дома. Никакой крови нигде нет. Последние остатки сна растворились – или это были остатки реальности?

Это все не на самом деле. Почему этого никто не замечает?