Наша встреча роковая - Анастасия Туманова

– Я провожу вас.

– Не нужно. Так нельзя.

– На вас этот цыганский закон тоже распространяется?

– Не понимаю вас, товарищ Рябченко. – Мери попыталась обойти его.

– Вы напрасно меня боитесь, княжна, – негромко произнес он, доставая папиросу.

Вспышка огонька на мгновение озарила его лицо с опущенными глазами. И Мери, разом получив подтверждение своей догадке, вдруг почувствовала, что никакого страха больше нет.

– Я нисколько вас не боюсь, – отчеканила она. – Но мне надо идти. Вы же сами сказали – цыгане беспокоятся обо мне… А вам не стоит пачкаться беседой со своим классовым врагом.

Луна снова выглянула из-за облаков, и длинная тень побежала от ног Рябченко к речному обрыву. Мери невольно сделала шаг в сторону от нее. Рябченко, глядя в упор, шагнул вперед.

– Как вы, однако, похожи на своего брата, – усмехнувшись, спокойно произнес он. – Теперь я совсем не сомневаюсь.

– Что?.. – Мери показалось, что земля качнулась у нее под ногами. Она ожидала услышать все, что угодно, только не это, и сейчас не могла даже перевести дыхание, беспомощно ловя ртом воздух. – Но… но откуда… Как?..

– Я служил под началом поручика Дадешкелиани в Восточной Пруссии. – Взгляд Рябченко стал встревоженным; шагнув к девушке, комиссар придержал ее за локоть. – Мери, что с вами? Вам нехорошо? Хотите присесть?

– Нет… Не стоит… Но… – Мери во все глаза смотрела на командира. – Когда же это было?

– Летом семнадцатого года, – пожал он плечами. – После мы уже не встречались. Сейчас, вероятно, Зураб Георгиевич находится у Врангеля…

– Брат погиб в прошлом году на Кубани, – хрипло проговорила Мери.

– Вот как? Мои соболезнования, – не сразу отозвался Рябченко. – Он был храбрым человеком… и порядочным офицером, надо отдать ему должное. Мы, солдаты, его очень любили.

– Благодарю вас, – язвительно ответила Мери.

Рябченко промолчал. Спохватившись и освободив наконец из его руки свой локоть, Мери быстро зашагала к табору. Рябченко пошел следом.

– Многие офицеры царской армии перешли сейчас на нашу сторону. Вы, возможно, об этом знаете.

– Бог им судья, – не оглядываясь, сквозь зубы отозвалась Мери. – Значит, они забыли о воинской чести.

– Отчего же? Они присягали России и присяги не нарушили.

– России больше нет. И давайте не будем говорить об этом. Бессмысленно, нам все равно друг друга не понять. А мне нужно быстрей вернуться к табору. Я сейчас побегу, простите.

– Последний вопрос, Мери. Что вы намерены делать дальше?

– Хм… Могу спросить вас о том же.

Рябченко улыбнулся. Погасил папиросу о подошву сапога, не спеша пошел рядом с Мери. «В случае чего – кулаком в грудь, и бегом, – подумала девушка. – Он ранен, не догонит.

– Со мной все просто. Как только смогу держаться в седле – вернусь в строй. А вы, вероятно, доберетесь до Крыма с цыганами. А там сядете на пароход до Константинополя.

– Вы ошибаетесь. В Константинополе мне делать нечего, у меня там нет ни родных, ни друзей.

– Но ведь Крым очень скоро будет наш. И тогда?..

– А вы самонадеянны, Григорий Николаевич! – не удержалась Мери. – Насчет Крыма еще ничего не известно.

– Вы же понимаете, что это вопрос времени, – спокойно, без капли издевки возразил Рябченко. – Одна белая губерния не может долго сопротивляться тринадцати красным. И если бы не неприятности на польском фронте, Таврия уже была бы наша.

– В любом случае меня это не касается. – От его слов у Мери болезненно сжалось сердце: она понимала, что Рябченко прав. – Я намерена остаться здесь.

– В России?

– У цыган.

– Вы шутите?

– Ничуть.

Рябченко с интересом посмотрел на Мери; лунный свет блеснул в его темных глазах.

Некоторое время они шли молча. Впереди уже показались огоньки табора. Глядя на них, Мери медленно спросила:

– Вы не похожи на простого солдата. У вас правильная речь, вы образованны. Заканчивали университет?

– Если бы… – с искренней грустью вздохнул Рябченко. – Вы, княжна, ошибаетесь. Крестьянин Орловской губернии, извольте жаловать.

– Но… вы ведь где-то все же учились?

– Приютская школа… Я, видите ли, сиротой остался пяти лет. Мать надорвалась на поденщине, отец еще раньше сгинул в отхожих промыслах. Сестренок разобрали по родне, а я, поскольку никому не занадобился, был отправлен в приют.

– Как ужасно…

– Почему? – искренне удивился Рябченко. – Вы, наверное, никогда не жили в русской деревне?

– Нет. Не жила. Но…

– Тогда поверьте на слово, что я только в приюте первый раз в жизни наелся досыта. И долго не мог поверить, что у меня теперь своя кровать, свои подушка и одеяло. И все это не рваное. И что можно учиться и читать книги. А работа в приютских мастерских по сравнению с деревенской летней страдой – это… м-м… просто детская забава. – Он усмехнулся в темноте, помолчал. – Ну, а потом из приюта – на завод, как многие. После началась война. Так что образование у меня все самостоятельное, Мери. Просто читал, что попадало в руки. А позже – то, что давали товарищи.

– И главное, что вы там вычитали, – что необходимо всю страну залить кровью…

– Я вычитал там то, что пятилетние дети не должны быть голодными и надрываться на непосильной работе. И взрослые, кстати, тоже.

– Но не ценой же многих жизней!..

– Мери, Мери! – впервые за весь разговор Рябченко вышел из себя. – Вы ведь не деревенская неграмотная баба! Вы жили в столице, получили образование! Вы отлично знаете, что вовсе не мы довели Россию до всего этого! И меньшей ценой ничего не решилось бы! Ну, вспомните Учредительное собрание! Вспомните Керенского, этого словоблуда, вспомните Временное! Болтовня, болтовня, речи по четыре часа, статьи в газетах о том, как Ее Величество читает раненым в больницах Евангелие… А люди умирали на войне и стояли в очередях за хлебом! Малой кровью уже ничего нельзя было решить, и поверьте, это не наша вина!

– Но… – Мери беспомощно осеклась. Она даже не заметила, как остановилась прямо посреди затянутого туманом луга. Рябченко стоял рядом с ней, поглядывая то на садящуюся луну, то на близкие огни табора, то на взволнованное лицо девушки.

– Вы ведь понимаете, что я прав? – наконец тихо спросил он. – Иначе… иначе, думаю, не спасли бы меня там, под Безместным.

Мери резко повернулась к нему. В свете заходящей луны влажно блеснули ее мокрые от слез глаза.

– Вас спасла не я, а цыгане! – отчеканила она. – Благодарите бога, или кто у вас сейчас вместо него, что Сенька узнал вас там, в степи! Иначе вас заживо схоронили бы в общей могиле! Благодарите цыган, которые не выдали вас казакам! Этим людям наплевать на ваши политические взгляды, они не понимают их! Они знают только, что нельзя выдавать тех, кто беспомощен, кто ищет защиты! А ведь их чуть не расстреляли! И спасала я не вас, а их! Этих неграмотных людей, которых вы зовете несознательными, но если б не они – я умерла бы от голода! А мою маму некому оказалось спасти! Некому… и вы убили ее в овраге! А она… она… она была просто женой моего отца! Она всю жизнь пела! Пела песни и романсы, и люди радовались, а вы… вы…