Ведьма для царевича, или От прошлого не убежишь - Инна Георгиева

— И никого лучше Елисея не нашел?

— Да что там Елисей? Думаю, отец его в глаза не видел. Зато знаешь, какое за ним царство стоит?

— Знаю, — усмехнулась я. — Я в нем живу.

Елена понимающе вздохнула:

— Сочувствую… Но ты сама видишь, насколько это интересная партия. С точки зрения политики, конечно. Не могу сказать, что Елисей мне сразу не понравился. Он очень хорош собой. Правда, если слухи не врут, это скорее заслуга придворного волхва. Ну, что он красивый такой. Однако ж тупой, аки бревно. Ни мысли, ни слова, ни чувства. Порывы неоправданны, мечты нелепы. Против слова отца я бы не пошла, хотя и думала сперва из дома сбежать.

— Почему не решилась?

— Я царевна. Меня воспитывали в строгости перед законом и с чувством ответственности перед своим народом.

— Это очень похвально. Пожертвовать собой и своим счастьем ради блага остальных — благородный поступок. Но надолго твоего благородства, как я понимаю, не хватило?

— Приготовления к свадьбе были в самом разгаре, когда неожиданно к отцу с визитом пожаловал Кощей. Я уже не помню, что там случилось, то ли таможенные пошлины обсуждали, то ли торговые пути новые… Но когда я Кощея увидела… у меня просто сердце упало…

— Влюбилась? — ахнула впечатлительная Зухра. Елена смущенно кивнула:

— Ага. И он на меня так смотрел! Тем же вечером мы встретились в саду. Солнце залило красным весь горизонт, птички пели, он заклинанием своим комаров разогнал…Романтика… А о чем он мне только не рассказывал…

— И о чем же?

— О любви…

— Не поняла? — встряла я. Наверное, слишком долго живу на свете. Потому что в голову лезут совсем непристойные мысли.

— Сказал, что тоже меня любит, — растолковала Елена, как для полной тугодумки. — А потом они с батюшкой договорились. Иметь в зятьях колдуна — может и не мечта любого короля, но враждовать с колдуном уж точно никто не захочет. И все ж таки, я уже Елисею обещана была. Потому отец с Кощеем и придумали байку про похищение. Ни один наш сосед больше не смел претендовать на мою особу. Между собой, конечно, роптали. Отцу сочувствовали без меры. Но Кощею подарки свадебные почти сразу слать начали, хотя свадьбу саму только через две недели сыграть планировали. Отец Елисея тоже не слишком осерчал. Сына можно и с другой царевной обвенчать, поди королевство после войны с колдуном отстраивать дороже будет.

— И только Елисей не смирился с твоей несчастной участью, — хихикнула я.

— Даже не знала, что любит он меня так сильно… — печально сложила руки на груди Елена. Я чуть было не фыркнула вслух. Царевна была бы поражена, знай она истинные мотивы экс-жениха.

— А ты, Зухра, — повернулась Елена к мечтательно улыбающейся девушке, — была когда-нибудь обручена?

— Я не знаю, прекрасная Елена, — грустно ответила та. — В нашей стране женщины не задают вопросы. Думаю, была. До срока знать не положено.

— И когда же этот срок придет? — не могла угомониться царевна.

— Когда отец скажет.

— Странные у вас нравы, — пожала плечами Елена. Зухра в ответ только загадочно улыбнулась. Действительно, что мы знаем об их жизни? И чем она, по сути, отличается от нашей? Елену бы выдали замуж за Елисея, не поставь Кощей вопрос ребром. Разве бы кто-то спросил девушку, желает ли она провести всю жизнь с малограмотным обладателем симпатичной внешности? Конечно, нет. Так чему же удивляться? Мы считаемся более свободных взглядов, потому что мужчины едят с нами за одним столом? О, как это благородно с их стороны — позволить нам побыть украшением комнаты и посидеть молча, наслаждаясь их неспешной беседой. Это ли свобода?

— А что расскажешь ты, Вейла?

Задумавшись, я не заметила, как две пары глаз с интересом уставились в мою сторону. Э-э-э, барышни, мы так не договаривались. Мне вовсе не хочется устраивать вечер оголения своих старых ран. Давайте как-нибудь потом, попозже. Ближе к сентябрю. А лучше к концу года. Хотя бы первого. В следующем столетии.

— Скажу, что пора спать! — я широко зевнула, прикрывшись ладошкой, и сразу же откинулась на спину. Девушки выразительно переглянулись, но перечить не стали. Елена забрала от дверей две подушки. Одну протянула мне, вторую положила рядом для себя. Зухра сквозь дыру в стене ушла в свою комнату. И вскоре оттуда послышалось тихое сопение. Елена тоже быстро заснула, а вот ко мне сон не шел. Я вспоминала.

— Не упрямься! Тебе очень идет это кимоно! — Луаллин развернула на вытянутых руках шелковую одежду и тыкнула мне под нос: — Настоящее золото! Ты будешь сверкать как солнце.

— Но я не люблю желтый цвет! — в который раз протянула я, пятясь подальше от настойчивой сестры.

— Зато он любит тебя! В золотых одеждах твои глаза кажутся мягкими и теплыми. И прическа приобретет выгодный оттенок.

— Какой оттенок могут приобрести черные волосы, Лу?

— Не нужно меня так называть, — скривилась сестра. — Не веришь мне, спроси у Галинор. Она тоже скажет, что именно золотой цвет идет тебе больше других. И нечего тыкать мне эту коричневую дрянь!

— Мое любимое кимоно, между прочим!

— У отца в подвале будешь его носить. За закрытыми дверями, чтоб никто не видел! Но на собственную свадьбу ты наденешь вот это золотое!

— Ты деспот! Нет, ты — тиранша!

Луаллин насмешливо фыркнула и поднялась:

— Пусть так! Но я делаю это для тебя. Муж должен увидеть тебя и влюбиться. А не думать, как же его угораздило выбрать себе такую замухрышку.

Сестра вышла, а я, фыркая как ошпаренная кошка, бухнулась на кровать, держа перед собой желтое нарядное кимоно. Свадьба через неделю, а мы уже третий день ругаемся по поводу того, во что меня одеть. Хорошо хоть Галинор не вмешиваться — носиться где-то со своими ветрами. Ей можно. Она еще лет девять не должна задумываться о семейной жизни. Девочке всего восемнадцать. Но даже сейчас она была такой красавицей, что даже Луаллин не могла с ней тягаться.

Серебристые глаза, волосы как шелк, младшая сестра управляла воздухом. Она и сама была словно легкий весенний ветерок — неусидчивая, веселая, быстрая. Невозможно было предугадать, где она будет в следующий миг. Она была самой сильной из нас всех. Даже Луаллин, несмотря на весь свой двухсотлетний опыт, на все книги и знание, которые постигла, не могла противостоять Галинор по магической мощи. Только отец, Седой Мудрец, как называли его в народе, имел на нее хоть какое-то влияние.

На самом деле папа был вовсе не седой. Наоборот, такой яркой рыжей бороды я не видела больше ни у кого. Он единственный из всех известных нам волшебников, умел управлять огнем и молился солнцу. Но, кроме того, отец был ученым. И передал мне свою любовь к экспериментам. Луаллин всегда ругалась по этому поводу. После смерти мамы, она считала себя ответственной за нас с Галинор, да и за папу тоже. Она предпочла бы, чтобы мы с сестрой были обычными среднестатистическими принцессами. Но, увы, ей с нами не повезло. Я пропадала сутки напролет в лаборатории вместе с отцом. А Галинор летала со своими ветрами по всему поднебесному царству, возвращаясь домой лишь к вечеру, растрепанная, пыльная, вся в вечных синяках, бросая нам с улыбкой "никак не научусь вовремя тормозить"…