Смерть белой мыши - Сергей Васильевич Костин

Кроме крутого идеологического виража от коммунистов к нацистам, нашлось еще две темы для споров. Первая — предстоящие совсем скоро выборы президента Эстонии, на которых скорее всего должен был победить американский гражданин Тоомас Хендрик Ильвес. Мнения были сформулированы такие. Либералы: «Хороша независимость, если во всей стране не находится собственного достойного кандидата. В советское время, по крайней мере, во главе Эстонии стояли эстонцы». Радикалы: «Советской Эстонией правили из Москвы. А чем брать человека с рабским коммунистическим прошлым, лучше уж эстонец из-за рубежа». Умеренные хранили благородное молчание.

И вторая тема — Эстония готовилась встретить в октябре британскую королеву. Радикалы: «При Советском Союзе приехал бы кто-нибудь стоящий в далекую провинцию?» Либералы: «И главное, нигде не нужны переводчики для бесед с глазу на глаз. В Вильнюсе — американец, в Риге — канадка, в Таллине тоже, по-видимому, будет американец». Умеренные снова стояли над схваткой.

Чтобы подвести черту в дискуссиях, я заказал всем пива. Тем не менее, что касается дела, я уже было решил, что вечер провел бесполезно.

Но нет! Один из посетителей показался мне знакомым. Это был потягивавший кофе — что в пивной уже привлекает внимание — мужчина лет сорока, с худым, строгим и чрезвычайно самодовольным лицом. По одной из классификаций, принятых в физиогномистике — а я за свою жизнь прочитал много всякой чепухи, — он являл собой классическое сочетание Земли и Сатурна. Земля обозначает несложное внутреннее устройство, но и основательность, надежность, усидчивость, готовность довольствоваться простыми вещами, приверженность принятым законам и установлениям. Сатурн придает мрачность, подозрительность, склонность к уединению. Сочетание Земля-Сатурн часто присуще военным и людям квалифицированного физического труда, мастеровым. Но этот точно не был ни часовщиком, ни столяром.

Только вот где я его уже видел? Где-то боковым зрением, мы точно не сталкивались лицом к лицу. Я и запомнил-то его по глубокой, вытянутой, как трещина, ямке на подбородке. Понять бы хоть, где это было — в Хельсинки или уже в Таллине?

В какой-то момент этот Мастеровой встал, собрал со своего столика сигареты и зажигалку, аккуратно одернул куртку — на нем была одноцветная серая ветровка — и, не взглянув в нашу сторону, вышел. Как только он исчез, я извинился, что отойду на минуту, и последовал за ним. Мы с ребятами сидели в боковой комнате, так что они не могли видеть, пошел ли я в туалет справа за баром или к входной двери, которая была слева. Я остановился в проходе так, чтобы, оставаясь незамеченным, видеть сквозь окно улицу.

Мастеровой подошел к стоящей у тротуара серой «вольво-940», и я сразу вспомнил, где его видел. Он сидел в этой машине, когда мы с Арне выходили из пункта проката «Херц» в Таллинском порту. Тогда Мастеровой был за рулем и говорил по телефону, а я отметил его присутствие, как делаю это много лет — автоматически. Если какое-то лицо мелькнет второй раз, мое бессознательное меня об этом предупредит. С этим парнем все было просто — благодаря ямке на подбородке и вот теперь машине.

Из «вольво» вышел другой мужчина, лет пятидесяти с лишним, тоже высокий, лысый, с медленными, усталыми движениями. Он был похож на бухгалтера на пенсии. Поблескивая очками, он протянул Мастеровому ключи от машины и посторонился. Смена караула. «Вольво» вспыхнула фарами — в Эстонии, как и во всей Скандинавии, ближний свет включается автоматически при запуске двигателя, — выпустила облачко дыма из выхлопной трубы, и я поспешил вернуться к своей компании. Что, заказать заранее Бухгалтеру кофе? Вот было бы прикольно, как теперь говорят! Топтун приходит на смену товарищу, а официант уже ставит перед ним кофе: «Это вам вон от того господина в углу». А ты делаешь ему ручкой. Нет, все-таки скольких невинных радостей мы лишены!

Я вернулся к ребятам, заказал всем еще пива, но в голове моей в фоновом режиме запустилась новая программа. Вернее, нет, это я в фоновом режиме продолжал трепаться про мгновенную, в течение пары месяцев, раскрутку новой радиостанции. Думал я совсем о другом. За мной начали следить после встречи с Юккой, это несомненно. Чем я мог вызвать его подозрения? На английском я говорил ломаном, парик — я проверил рукой — у меня до сих пор не отклеился, странных вопросов я не задавал — в этом я был уверен. Не мог же он установить за мной наблюдение просто так, по профессиональному рефлексу, опасаясь, например, что его выследили? Нет, наружка — вещь дорогая, тем более когда ее организуешь в другой стране. В качестве штатной процедуры этот вариант отпадает. Даже если у Юкки есть очень серьезные основания — например, он боится за свою жизнь, — он вряд ли устроил бы слежку за человеком, который уже уехал из Финляндии. Нет, как ни крути, похоже, кто-то навел его на меня.

А что я собирался ехать к Юкке в Хельсинки, знал только один человек.

Мои самые неприятные и тревожные сны связаны с гостиницами. То ли потому, что в них проходит добрая половина моей жизни, то ли оттого, что на выезде, в отличие от дома, мы не чувствуем себя защищенными.

Мне снилась дверь в мой реальный гостиничный номер в «Скандик Палас». Я хорошо помнил, что запирал ее перед сном. Но теперь там сплошная стена. Я стучу по ней — за толстым слоем чего-то плотного, но гибкого, как каучук, ощущается дверь. Я чувствую, как она слегка качается за этим слоем гуттаперчи, но ни ручки, ни защелки, ни замочной скважины нет. Как мне теперь выбраться из номера?

К своим снам я очень прислушиваюсь. Существо, которое сидит во мне и, заботясь о моем выживании, поддерживает кровяное давление, регулирует ритм дыхания, находит оптимальный режим для работы сердца, печени, желудка и множества других органов и желез, о существовании которых я и не подозреваю, просчитывает и угрожающие мне опасности. А какие у него, этого существа, возможности донести до меня свои выводы? Только во сне. При этом набрать свое сообщение по-русски или по-английски оно не может. Оно говорит на том языке, которым владеет — метафорами. А ты сиди потом и разгадывай. Хотя этот-то сон как раз прозрачный.

Я посмотрел на большие красные цифры часов на корпусе телевизора. Три сорок. Надо спать дальше. Но заснуть не удавалось.

Отвратительное состояние, когда ты понимаешь, что что-то не так, и не можешь ухватить, что именно. Думать в таких случаях иногда помогает — ты как будто выкладываешь перед собой, как карточки на стол, факт за фактом. Чем больше таких карточек, тем лучше, и иногда они выстраиваются в логическую цепочку. А бывает, что думать как раз бесполезно — главного факта у тебя нет, и ты ходишь по кругу, и мучаешься, и злишься, но не продвигаешься ни на шаг.

На первый взгляд, который совершенно не обязательно оказывается ошибочным, все говорило за то, что Юкке позвонила Анна. По каким-то своим причинам, о которых я пока и не догадываюсь. Возможно, и само ее обращение в Контору связано с какой-то хитроумной комбинацией, для которой понадобился российский разведчик. Теоретически вся история с белыми мышами и с грозящей Анне опасностью могла быть лишь выдуманным предлогом. Тем более что по странному совпадению следующую белую мышь должны были подбросить в первую же ночь после нашей встречи.