Идол липовый, слегка говорящий - Николай Бахрошин

Когда они только познакомились, Лена жила с мамой в однокомнатной квартирке и училась на историческом факультете. Сейчас она нигде не учится, почти не работает, а в квартире у нее, наверное, больше комнат, чем прежде – квадратных метров. Все-таки есть люди, которые умеют устраиваться. Она умела. Даже первый муж до сих пор платил ей какие-то деньги, и это при наличии второго, еще более богатого.

– Запомни и запиши, – неожиданно сказала Ленка. – Анальный вопрос всех нас испортил.

– Квартирный, – машинально поправил он.

– Нет, квартирный вопрос испортил некоторых, а анальный – всех остальных.

– Так уж и всех?

– И остальных тоже.

Она села в машину. С трех попыток развернулась в узком дворе. Плохо развернулась, неуклюже. Года два уже за рулем, а ездить так и не научилась.

Саша курил сигарету и смотрел, как сверкающий «мерс» нахально выкатился на дорогу прямо посреди потока. Машины перед ним предусмотрительно притормозили. Расступились, чтоб не связываться с идиоткой, которая за рулем дорогого «мерина» как обезьяна с новенькой гранатой.

В сущности, она была не злым человеком. Могла даже посочувствовать кому-то и чем-то. Просто сначала она, любимая, а потом уже все остальные. Она – точка отсчета для мироздания. Это ее принципиальная позиция, хотя и интуитивная. Он давно понял, что его угораздило влюбиться в патологическую эгоистку…

Поздно ночью Саша в одиночку допивал импортный коньяк, почти полную бутылку, небрежно оставленную Ленкой, и мечтал. Вот вдруг неожиданно он разбогатеет. Объявится, допустим, из-за границы одинокий родственник-миллионер. Престарелый, разумеется, одной ногой здесь, а другой – уже там, в глубине могилы. Ногой в могиле стоит уже твердо, а первой только помахивает на прощание. Бывает же, чего только на белом свете не бывает… А он, Саша, единственный наследник. Вот тогда она точно бросит своих хмырей и выйдет за него замуж.

А он на ней женится, сладко представлял Саша. И будет мудохать ее каждый день. А по выходным – два раза на дню!

И что это такое – любовь?

– Однажды пришел к Конфуцию некий ученый муж, – рассказал как-то раз Иннокентий. – Спросил, мол, скажи мне, Учитель, что мешает человеку жить счастливо?

– Притча? – уточнил Саша.

– Слушай дальше, не перебивай раньше времени… Спросил он, понятно, не без задней мысли. Думал, сейчас Учитель скажет что-нибудь вроде – ложь, зависть, глупость и так далее. А он, допустим, возразит, мол, нет, Учитель, сначала – глупость, она больше мешает, потом – зависть, а уж потом – ложь. Покажет, что он не глупее Конфуция, раз ему возражает. Но тот ответил неожиданно. «Только две вещи мешают человеку жить счастливо – нелюбимая жена и нелюбимая работа».

Возразить было нечего. Против простых истин вообще трудно что-нибудь возразить. Тогда ученый попробовал зайти с другой стороны. «А чего, по-твоему, должен избегать в этой жизни мудрый человек?» – спросил он. «Только двух вещей, – ответил Конфуций. – По-настоящему мудрый человек одинаково избежит и рабства дворцов, и цепей нищеты».

И опять ученый муж не нашел что возразить.

– Так это быль или притча? – снова спросил Саша.

– Кто теперь знает? – ответил хранитель…

* * *

Потом, вспоминая, что случилось со всеми пассажирами упавшего вертолета, Саша неизменно приходил к выводу, что Ващера появилась в его жизни удивительно вовремя. Кому – как, конечно, но ему нечто подобное было просто необходимо. Нужно было встряхнуться. Иначе пресловутый кризис среднего возраста, уже проявляющийся во всем удручающем осознании несделанного и непрожитого, догрыз бы его до состояния обглоданных костей.

Кризис, рубеж, подведение первых итогов жизни – слишком громкие слова, впрочем. Какие уж тут итоги! Руины и воронье кругом. Развалины замков надежды, выстроенных когда-то на облаках мечты, над которыми тоскливо кружит голодное воронье желаний. Во как! Нечто похожее загнул как-то Мишка Бломберг за очередным пивом. Повторить, правда, не смог, пока формулировал конец – забыл начало. Потом они общими умственными усилиями воспроизвели его хитрую фразу и довели до логического совершенства…

Итоги? Преимущественно – подсчет потерь! Работу свою он не любил, редакцию – временами ненавидел. В творчестве, о котором когда-то мечталось, он дальше юношеских рассказов и взрослых, в меру пустых статей так и не двинулся. Можно наливаться пивом по самую маковку в теплой компании и рассуждать о том, что его литературный талант погублен редакционной текучкой, убит в зародыше бессмысленной суетой и раздавлен пресловутым куском хлеба с маслом, на который – волей-неволей и хочешь не хочешь… Если бы не это, то, пятое, десятое, он бы – о-го-го! И будут сочувственно слушать, потому что и самим, в свою очередь, не терпится рассказать, как собирались когда-то о-го-го…

Себя обмануть сложнее. От самого себя трудно скрыть, что не смог – потому что не сумел. Не хватило, не нашлось, не сложилось, как угодно. Зародыш таланта так и не развился во что-то большее. Или не хватило духу его развить. Все просто, и никак иначе. Да еще единственная любимая женщина строила свою жизнь независимо от него, одаривая его сексом, как нищего милостыней. Было унизительно получать такие подарки, но расстаться с ней сил не хватало. Сил почему-то ни на что не хватало. Даже детьми, этим обычным оправданием бесцельности собственного существования (не у нас – так пусть хоть у них), он так и не удосужился обзавестись. Та, с которой он хотел бы жить вместе и растить общих детей, выходила замуж исключительно за других. С остальными – не хотелось. Ничего не хотелось. Зажигало иногда, но не вспыхивало. Пустоцвет в общем. Это ботаническое слово всегда казалось ему самым емким. По крайней мере достаточно уничижительным…

Словом, классический портрет неудачника. В острой форме, но постепенно переходящей в хроническую. Плюс к этому водка, пиво, вино и прочие алкогольные радости, что на какое-то время делают мир уютнее. А потом еще несколько часов и еще несколько. Уже запой. Тоже показатель, откровенный, как лакмусовая бумажка. Бесшабашный пир во время душевной чумы…

Вот такие итоги тире развалины. Тридцать пять лет… Можно с уверенностью сказать, что первая половина жизни не удалась. Почему-то не удалась. Или – постепенно не удалась. А на чем строить вторую, оставшуюся, он так и не мог придумать. Иногда, утешения ради, Саша принимался рассуждать о том, что первая половина жизни редко кому удается. Строится она на детско-юношеских мечтаниях, прагматики в нежном возрасте встречаются редко, отчего бы ей удаваться? Но то, что несостоявшаяся первая уже тянет за собой неудавшуюся вторую, – это грустно. Хотя и логично с точки зрения причинно-следственных связей.

Потом Саше казалось, что он думал исключительно об этом, когда они с Иркой добрались до общей стоянки у озера. Занимался любовью с ней и вспоминал другую. Может, казалось, что вспоминал… Просто он тогда слишком часто вспоминал Ленку, почему бы и в тот момент не вспоминать? Не пожалеть себя по привычке? Новый роман… пусть не роман, скажем обтекаемо: отношения – хороший повод вспомнить все предыдущее…