Точно как на небесах - Джулия Куин

– Маркус, я не могу…

– Я не могу дышать, – сказал он ей.

И честно говоря, он почти не преувеличивал.

– Хорошо, – согласилась наконец Гонория и направилась к окну. – Но только никому не говори.

– Обещаю, – пробормотал Маркус.

Он не мог заставить себя повернуть голову, но слышал каждое движение в тишине ночи.

– Миссис Уэдерби высказалась весьма определенно, – продолжила Гонория, раздвигая занавески. – В комнате должно быть жарко.

Маркус заворчал и попытался махнуть рукой.

– Я ничего не знаю о том, как следует ухаживать за больными, – наконец-то, вот он – звук открывающегося окна, – но я не понимаю, зачем человека с жаром следует держать в такой душной комнате.

Маркус почувствовал первое дуновение свежего воздуха и чуть не заплакал от радости.

– У меня никогда не было лихорадки, – сказала Гонория, вернувшись к его постели. – По крайней мере я не помню, чтобы она у меня была. Не странно ли?

Он слышал в ее голосе улыбку. Маркус даже знал, какого типа эта улыбка – немного смущенная, с легкой долей удивления. Гонория часто так улыбалась. И каждый раз правый уголок ее рта поднимался чуть выше левого.

И теперь он узнавал эту улыбку по голосу. Приятно – и странно. Странно, что он так хорошо знает Гонорию. Конечно, он знает ее лучше, чем кого-либо. Но узнавать улыбки – не то же самое.

Гонория придвинула стул чуть ближе к кровати и села.

– Я поняла это, только когда приехала ухаживать за тобой. Я имею в виду, поняла, что у меня никогда не было лихорадки. Моя мама говорит, что лихорадка – это ужасно.

Она приехала ради него? Маркус не мог объяснить, почему не находит это удивительным. В Фензморе никого больше нет, ради кого она могла бы приехать, и вот она в его комнате, но все равно почему-то это казалось… Не странным, нет. Просто…

Неожиданным.

Маркус попытался углубиться в размышления. Гонория приехала в Фензмор. Он не ждал и не мог рассчитывать на такую самоотверженность. И тем не менее совершенно не удивился.

Как будто ее приезд был совершенно нормальным событием.

– Спасибо за окно, – тихо поблагодарил он.

– Пожалуйста. – Она попыталась улыбнуться, но не смогла спрятать беспокойство. – Уверяю, что меня не сложно оказалось уговорить. Не думаю, что мне когда-нибудь было так жарко.

– Аналогично, – попытался пошутить он.

Она снова улыбнулась, на этот раз по-настоящему.

– О, Маркус, – сказала Гонория, наклонившись и откинув волосы с его лба.

Она покачала головой, но как-то неуверенно, словно сама не знала зачем. Безнадежно прямые волосы Гонории падали на лицо. Она сдула их, но они снова упали. Наконец она заправила их за ухо.

Они снова упали ей на лицо.

– Ты выглядишь усталой, – хрипло произнес Маркус.

– И это говорит человек, который не может держать глаза открытыми.

– Достойный ответ, – заметил он, каким-то образом найдя в себе силы едва заметно погрозить указательным пальцем.

Она на секунду замолчала, потом спросила:

– Ты хочешь пить?

Он кивнул.

– Извини, я должна была спросить сразу, как только ты проснулся. Ты, наверное, испытываешь страшную жажду?

– Не очень страшную, – солгал он.

– Миссис Уэдерби оставила кувшин с водой. – Гонория потянулась за водой. – Она не холодная, но, думаю, все равно достаточно освежающая.

Маркус снова кивнул. Освежающим будет все, кроме, пожалуй, кипятка.

Она протянула ему стакан, потом сообразила, что он не сможет пить лежа.

– Сейчас я помогу тебе сесть, – произнесла она, поставила стакан обратно на стол и решительно принялась за дело. – Вот так-то, – тоном опытной сиделки сказала Гонория. – Нам осталось только поправить эту простыню, и ты сможешь выпить воды.

Маркус несколько раз открыл и закрыл глаза – так медленно, что каждый раз не знал, откроются ли глаза снова. На нем нет рубашки. Забавно, он только сейчас это понял. Еще забавнее – он не чувствует никакого желания поберечь женскую стеснительность Гонории.

Наверное, она покраснела. Маркус не мог сказать это с точностью – было слишком темно. Впрочем, не важно. Это же Гонория. Она умна, рассудительна и не будет навсегда травмирована видом его обнаженной груди.

Он отпил глоток, потом еще один, почти не обращая внимания на то, что часть воды пролилась на подбородок. Господи, как же хорошо. Горло у него совсем пересохло.

Гонория что-то пробормотала, потом вытерла влагу с его лица.

– Прости, – извинилась она, – но у меня нет носового платка.

Он медленно кивнул, думая о том, как она прикоснулась к его щеке.

– Ты уже была здесь, – утвердительно сказал он.

Гонория взглянула на него вопросительно.

– Ты касалась меня. Моего плеча.

Почти незаметная улыбка тронула ее губы.

– Всего несколько минут назад.

– Так недавно? – Он задумался.

– Я здесь несколько часов, – продолжила она.

Маркус едва заметно качнул подбородком:

– Спасибо.

Неужели у него сейчас такой голос? Проклятие, он звучит очень слабо.

– Не могу даже передать, как я рада видеть тебя выздоравливающим. Конечно, ты все еще ужасно выглядишь, но лучше, чем раньше. Ты говоришь. И говоришь разумно. – Она подняла руки и сжала их в нервном жесте. – А этого я не могу сейчас сказать даже о себе.

– Не говори глупостей, – ответил он.

Она покачала головой и отвернулась. Но Маркус все равно увидел, как она протерла глаза.

Она плачет из-за него. Он почувствовал, как его голова слегка склоняется на одну сторону. Одна мысль уже была изнуряющей. Душераздирающей. Он не хотел, чтобы Гонория плакала.

Она… она не должна… Маркус сглотнул. Он не хочет, чтобы она плакала. Он так устал и мало в чем уверен сейчас, но это он знает точно.

– Ты меня напугал, – произнесла Гонория. – Бьюсь об заклад, ты не думал, что на такое способен. – Она как будто пыталась пошутить, но Маркус понимал – она притворяется. Он, однако, был благодарен за попытку.

– Где миссис Уэдерби? – спросил он.

– Я отослала ее спать. Она очень устала.

– Хорошо.

– Она очень усердно ухаживала за тобой.

Маркус снова кивнул, надеясь, что Гонория заметила это жалкое подобие кивка. Его домоправительница заботилась о нем и в одиннадцать лет, когда у него тоже была лихорадка. Отец не зашел в комнату ни разу, но миссис Уэдерби не покидала Маркуса ни на минуту. Он хотел рассказать об этом Гонории – или о том случае, когда отец покинул дом перед Рождеством и миссис Уэдерби сама набрала столько падуба, что дом пах лесом еще много недель. Его лучшее Рождество, пока его не пригласили на праздник к Смайт-Смитам.