Искусство взятки. Коррупция при Сталине, 1943–1953 - Джеймс Хайнцен

Такое двойственное представление объясняет, как мог некий А. В. Вольский, едва заплатив 5 тыс. руб. судебному работнику, почти тут же послать в ЦК жалобу за своей подписью, в которой сокрушался, что «судящиеся все реже посещают [юридические] консультации и все более часто стучатся в черные двери судебных кабинетов»9. То есть одной рукой он давал взятку, а другой писал и подписывал письмо с жалобой на необходимость это делать. Неудивительно, что это письмо использовали против него на суде – Вольского осудили и приговорили к 5 годам лагерей.

Впечатление известной терпимости к тем, кто давал взятки должностным лицам, подкрепляется сделанным в 1949 г. Верховным судом СССР наблюдением, что местные судьи зачастую попросту снимали обвинение со взяткодателей. В некоторых случаях судьи даже возвращали им отданные деньги или иные ценности10. Подобные действия судей, вероятно, отражали (и подтверждали) представление, что взяткодатели часто бывают безвинными жертвами бессовестных чиновников и что дачу взятки не всегда следует считать преступлением. Пример сочувствия ко взяткодателям можно найти в анонимном письме из Алма-Аты министру юстиции Рычкову, датированном 5 июня 1947 г. Автор сетует, что должностных лиц, осужденных за взяточничество, наказывают легко, дают им минимальный срок в 2 года, тогда как «взяткодателям – темным, неграмотным колхозникам» назначают «более суровую меру наказания»11. Иногда с несправедливостью этого соглашались даже сами взяточники. Как выразился один адвокат, признавшийся, что давал взятки: «Инициаторами любой взятки по любому делу я считаю лиц, берущих взятки, иначе бы взяткодатель мог легко бы очутиться в тюрьме»12. С такой точки зрения, в нравственном отношении было «лучше давать, чем получать», поскольку коррумпированные государственные функционеры вынуждали людей давать взятки. Эти двойные стандарты позволяли простым людям воображать моральную разницу между двумя сторонами взяточничества, несмотря на их обоюдное участие в одной и той же операции.

Дело фронтовика Наумова представляет яркий пример уверенности, что в чрезвычайных условиях послевоенных лет предложение взятки являлось морально допустимым. Наумов признался на суде, что пытался заплатить за освобождение единственного сына, арестованного в конце 1946 г. и приговоренного к одному году заключения и пяти годам высылки из Москвы. В своем последнем слове Наумов сказал суду: «Мне было легче ходить в атаки на фронтах Отечественной войны, чем стоять сейчас перед судом… Но я выполнял гражданский долг отца, старающегося как-то облегчить судьбу своего сына»13. Можно представить, как подобное настроение военнослужащего, объявляющего взятку ради сидящего в заключении сына своим «гражданским долгом», обеспокоило судебное и партийное руководство.

Многие судьи как будто разделяли эту точку зрения. В тот период сроки наказания взяткодателям назначали меньше, чем взяткополучателям, несмотря на то что закон требовал обратного. Во время войны многие осужденные взяткодатели даже не получали приговора к лишению свободы. Разве мягкие приговоры взяткодателям не давали понять, что допущенное ими правонарушение незначительно, особенно в пору кризиса? Почти наверняка более суровое наказание взяткополучателей сигнализировало о том, что брать взятки в моральном отношении хуже, чем давать. Люди, обвинявшиеся в получении взяток, порой признавали в суде свою вину, обвиняемые в даче взяток – почти никогда. Зачастую они попросту не верили, что совершили преступление. Авторы юридических публикаций старались внушить судьям и прокурорам, что снисходительность ко взяткодателям недопустима, поскольку как дача, так и получение взятки являются серьезными преступлениями. В одной статье в журнале «Социалистическая законность» подчеркивалось: «Несмотря на то, что о получении взятки и об ее даче говорится в различных статьях, оба акта неразрывно связаны друг с другом. И хотя они и совершаются различными лицами и выражаются в различных действиях, но все же представляют собой одно двустороннее преступление: дачу-получение взятки»14.

В конце 1945 г. и в 1946 г. популярный сатирический журнал «Крокодил» печатал карикатуры, которые подкрепляют впечатление, что партийное руководство хотело оспорить социальную приемлемость дачи взяток. Своими простенькими рисунками на тему взяточничества «Крокодил», по-видимому, пытался пошатнуть общую уверенность, будто те, кто вынужден давать взятки, останутся (или, по крайней мере, должны бы остаться) безнаказанными. Цель карикатур заключалась в том, чтобы внушить читателям, что арестованы и посажены за решетку будут не только получатели взяток, но и те, кто их предлагает. Одна карикатура под названием «Неправильный глагол», нарисованная в виде грамматического упражнения, высмеивает заблуждение некоего человека, что «я даю [взятку], ты берешь, он сидит». То есть, как бы говорит нам незадачливый взяткодатель с карикатуры, не ему, а чиновнику, принявшему взятку, придется отбывать срок. Но такое употребление глаголов «неправильно», ибо сядут оба. Еще две карикатуры «Крокодила», появившиеся примерно в то же время, повторяют тему несведущего взяткодателя, уверенного в собственной невиновности и вдруг обнаруживающего, что и его ждет тюрьма. На каждой из них гражданин, передающий деньги бюрократу в первой части картинки, уводится милицией и оказывается на скамье подсудимых во второй15. Карикатуры заостряют внимание на последствиях незаконной сделки – наказание постигнет и взяткополучателя, и взяткодателя.

Судя по имеющимся материалам, в действительности судебные власти посылали населению довольно разноречивые сигналы. Закон объявлял, что дарить что-либо должностному лицу даже постфактум – незаконно; что продовольствие может быть взяткой; что маленькие подарки («знаки благодарности») могут быть взятками; что подарок, переданный через посредника, может быть взяткой. Но согласно общепринятой практике ни одна из этих вещей не рассматривалась как нечто из ряда вон выходящее, а тем более как преступное поведение со стороны дарителя16. Одна газетная статья саркастически замечала, что в Киеве, к примеру, считается «нечестным» не вручить знак благодарности (т. е. взятку) обслуживающему персоналу17. Некоторые судьи постановляли, что маленький подарок не следует считать взяткой, коль скоро должностное лицо, которое его приняло, взамен не нарушало закон.

Хотя «Крокодил» печатал свои карикатуры, предупреждая население о последствиях участия во взяточничестве, на каждой из них взятка изображена в виде денег. Поэтому просители, что-либо дарящие – продукты, ценные вещи, театральные билеты, ремонт квартиры или другие услуги, – могли думать, что, поскольку о наличных деньгах речь не идет, они – не взяткодатели. К тому же на всех карикатурах взяткодатель и взяткополучатель изображены вместе и передают деньги из рук в руки, тогда как в действительности многие подарки вручались через посредников. Человек мог полагать, что посылка подарка через третье лицо снимает с него вину. Судя по карикатурам, взятка представляла собой согласованную (хоть и тайную) сделку один на один с наличными.

Представление, что взятка может считаться допустимой, полезной, а зачастую абсолютно необходимой для того, чтобы продраться сквозь бюрократические препоны, поддерживалось бессмертными традиционными пословицами: «Рука дающего не оскудеет»; «Надо ж дать, или надо ждать»; «Рука моет руку, а обе хотят быть белы». Еще одна – «Сухая ложка рот дерет» – указывает, что подарки нужны для более эффективной работы бюрократии. Широко распространенные метафоры «смазать колеса», «подмазать кого-то» отражали мысль о необходимости приводить в движение неповоротливый бюрократический механизма при помощи взяток, сунутых кому следует18.