Шлюпка - Шарлотта Роган

На рассвете погода прояснилась; несмотря на свежий бриз, волны больше не вырастали до исполинской высоты и уже не свирепствовали, а просто перекатывались. Теперь, когда нас стало меньше, мы равномернее распределяли нагрузку на палубу, чтобы предотвратить крен; Харди как мог заткнул пробоину, снова натянул тент, и мы опять поплыли по водам. Мистер Нильссон держал руль, а остальные расстилали у себя на коленях одеяла, чтобы просушить их на солнце, и заодно отогревались сами, да так, что обезвоженная кожа едва не лопалась до крови. Мои содранные мозоли затянулись корочкой, и я не уставала поражаться живучести человеческой плоти даже перед лицом неминуемой гибели. Пресной воды хватало на всех, но съестное закончилось, и мы отдавали себе отчет, что умрем голодной смертью. Я спросила у мистера Престона, как долго человек может продержаться без еды, и он ответил: недели четыре, в лучшем случае шесть.

— При условии, что у него есть вода, — уточнил он.

— Значит, еще поживем, — сказала я, и он ответил: да, будем надеяться, но вид у него был настолько подавленный, что я добавила: — Наверняка мы выкарабкаемся, — хотя умом понимала, что вряд ли.

В том разговоре мистер Престон повторил слова какого-то знакомого врача:

— Наступление голодной смерти зависит не только от состояния организма, но также и от образа мыслей. Люди, которые сопротивляются, могут продержаться дольше тех, кто потерял силу духа.

— Тогда срочно начинаем сопротивляться, — сказала я, и у меня зашлось сердце.

— Я, например, думаю о Дорис, — признался он. — Дорис для меня — источник силы.

По всей видимости, так звали его жену, хотя он не уточнил.

— На себя мне плевать, но ради нее я должен выжить!

— То есть как: у вас нет других причин бороться за жизнь? — Меня изумила такая крайность. — Разве у вас нет желания просто жить?

Его растрескавшиеся губы распухли вдвое, ладони превратились в кровавое месиво от неравной борьбы со стихией. Хотя он не разжимал кулаки, я успела заметить его раны, когда шлюпку качнуло и он вытянул руку, чтобы не упасть. У него вырвался лишь один тяжкий вздох, но его высокий голос даже не дрогнул, когда он стал мне рассказывать, как ежедневно ходил в промерзший пакгауз и в скудном кружке света вносил в гроссбух бесконечные колонки цифр; если он продолжал это делать из месяца в месяц, из года в год лишь ради того, чтобы у них с Дорис был стол и дом, — все остальное его уже не страшило. Тут я вспомнила свою родную сестру Миранду; могла ли я в свое время ожидать от нее силы духа? Теперь мне виделось в ней нечто среднее между мистером Престоном и Мэри-Энн; неизвестно еще, как бы она себя проявила на моем месте, в этой спасательной шлюпке.

Когда в наш особняк уже вселились чужие люди, Миранда уговорила меня съездить на него посмотреть. Со стороны переулка, поверх ограды мы долго разглядывали задний двор с деревцами самшита, после чего Миранда набралась смелости и предложила пройтись, как будто гуляючи, мимо главного фасада. Не знаю, что на нее нашло, — остановившись прямо напротив парадной двери, она выкрикнула: «Как вы посмели захватить наш дом!» Я тут же напомнила ей, что никакого захвата не было, что мы сами его продали. Вспышка ее гнева задела во мне потаенные струны, но моя досада вылилась только на сестру, а не на людей, которые преуспели в жизни больше, чем наша семья.

Пока мы, как уличные попрошайки, топтались на тротуаре, из дверей дома вышла девушка, а следом за ней мужчина, по виду — ее отец. Мы двинулись вдоль живой изгороди; девушка, скорее всего, нас не заметила, но ее появление слегка отрезвило мою сестру. Я потащила Миранду прочь, но напоследок она буквально испепелила новых владельцев злобным взглядом. А у меня злости к ним так и не было. В чем-то я даже ими восхищалась, и вид молодой девушки в длинном белом платье с голубыми лентами, как ни странно, давал мне надежду.

Разговор с Престоном почему-то меня укрепил. То ли потому, что моя тяга к жизни сосредоточивалась на мне самой, то ли потому, что во мне проснулся состязательный дух — азарт борьбы с обстоятельствами. Оглядев других пассажиров, я выхватила у кого-то ковш и стала отчерпывать воду с таким рвением, словно от этого зависела моя жизнь; возможно, так оно и было.

Мы решили идти под парусом и держать курс на Англию, хотя до нее было дальше, чем до Америки. Время от времени мистер Харди покрикивал: «Уваливай!» или «Прямо под ветром!» — это означало, что он корректирует курс шлюпки относительно ветра. От нас требовалось вовремя пересаживаться, чтобы уравновешивать давление ветра на парус. Во время одного из таких маневров прямо передо мной оказалась Мэри-Энн, которая вклинилась между Ханной и миссис Грант. Стреляя глазами с одной на другую, она выговорила:

— Он ведь не устранился. Он тоже тянул жребий.

На что Ханна цинично ответила:

— Не думаешь ли ты, что он не знал, где какая щепка? Он специально все подстроил. Хороши б мы были вчера, если бы не мистер Нильссон, мистер Хоффман и полковник Марш. Мистер Престон и то сильнее многих женщин. Из мужчин мы потеряли самых слабых. По-твоему, это случайное совпадение?

Я поймала себя на том, что накануне предавалась точно таким же мыслям, но успела выбросить их из головы.

— Если он это и подстроил, — вмешалась я, — то лишь для того, чтобы спасти остальных.

— Ну-ну, — холодно процедила Ханна, — значит, ты ради спасения собственной шкуры подписываешься под убийством?

Я растерялась. Не знаю, почему Ханна воспылала ко мне такой ненавистью, но миссис Грант смерила меня оценивающим взглядом, как умела только она, и бросила:

— Не трогай ее, Ханна. Грейс нам еще пригодится.

Мэри-Энн подсела к Грете, молодой немке, благоговевшей перед миссис Грант, и они, склонив головы, долго секретничали. Так среди нас взращивались семена недоверия. Позднее миссис Грант начала пытать Харди по поводу нашего курса.

— Мы ходим кругами, — заявила она. — То в одну сторону, то в другую.

Харди ощетинился:

— Много вы понимаете!

Я еще раз убедилась, что шторм не прошел для него бесследно: спасательный жилет, брошенный священником, он снял, а левую руку примотал к груди. Но меня радовало, что он стоит с ножом наготове и высматривает в воде рыбу. Милый старый Харди. Вероятно, его травмы все же оказались не слишком опасными.

В разговор вмешалась Ханна:

— По-моему, мы решили держать курс на восток, чтобы воспользоваться ветром и течением, а теперь почему-то идем на юг.

И в самом деле, солнце только-только стало клониться к закату, обозначив для нас стороны света. Мэри-Энн заныла. Этот разговор, независимо от объективных фактов, задел всех без исключения.

Харди ответил:

— Посмотрел бы я, как вы пойдете против ветра. Если вы хоть что-то смыслите, должны понимать: это невозможно.

— Ветер, по-моему, дует со стороны Америки, — не унималась Ханна.