Англия и Уэльс. Прогулки по Британии - Генри Воллам Мортон

Так вот в чем секрет Сент-Энтони-ин-Роузленд: деревня лишилась своих детей. Все они разлетелись, навсегда покинув родное гнездо. И в этих райских кущах живут лишь пожилые люди. Выглянув в окно, я заметил полуразрушенную лачугу — то ли коровник, то ли часовню. Бревенчатые стены догнивали, балки провалились внутрь.

— Это и есть наша школа, — пояснила женщина. — А я еще помню времена, когда она заполнялась по утрам учениками. Шум, смех, болтовня…

Теперь здесь царство крапивы и наперстянки: зеленым пологом они пытаются затянуть все воспоминания, оставшиеся от молодежи Сент-Энтони.

Вечерело. Солнце клонилось к горизонту, и в мое окно вместе с теплым ароматом цветов просачивался покой пустынных полей и широкого безоблачного неба. С залива доносился неумолчный шум набегающих волн, он напоминал шелест ветра в дубраве. День угасал, и вместе с ним стихали все дневные звуки, пока не осталась одна лишь малиновка, которая упорно повторяла свою трогательно-пронзительную песню.

Нет на свете печальнее звуков. Будто сама матушка-природа выводит «Ангелус»[24]— без начала, без конца. Песня внезапно, на середине фразы прервалась, словно певец умолк в ожидании ответа, который никогда не придет. А быть может, ответ пришел, но неслышный, неразличимый для человеческого уха. С каждой минутой небо все сильнее темнело, теряя свои краски; и лишь душевная боль, бьющаяся в горле у маленького пернатого певца, продолжала звучать в сгущавшейся темноте…

— Я зажгла лампу, сэр, и подам ужин, как только вы будете готовы.

— Я выйду через секунду.

В наступившей темноте я услышал неторопливые шаги по переулку, затем все стихло. Беспредельная тишина, казалось, сомкнула свои объятия, написанные слова потеряли смысл и исчезли с бумаги.

3

Дождь начался еще засветло, с моря подул штормовой ветер, и было слышно, как волны равномерно и гулко бьются о каменистый берег.

Я сидел со своими хозяевами на их маленькой кухоньке, покуривая и наслаждаясь безмятежным покоем. Нам было хорошо и уютно рядом. Я думал о том, что образование, утонченность — те качества, которым мы придаем непомерно большое значение, — на деле не столь уж важны. Мы все — и утонченные, образованные люди, и совсем простые — отлично ладим… более того, бессознательно тянемся друг к другу, ибо являемся разными полюсами единой человеческой сути. Парафиновая лампа образовывала на столе маленькое озерцо желтого света, в котором лежали забытые от ужина ломти хлеба и двигались две пары загорелых натруженных рук. Мужские руки неспешно разминали и набивали в трубку дешевый, грубый табак; женские — неслышно сновали над шитьем.

Пока руки хозяев занимались привычным делом, их глаза неотрывно смотрели мне в лицо. Тихими голосами, с улыбкой они пересказывали немудрящую историю своей жизни.

Как сорок лет тому назад они переехали в Сент-Энтони и поселились в этом самом домике. Как на протяжении долгих лет обрабатывали одно и то же поле. Как он — своими большими, мозолистыми руками — сорок раз засевал поле и снимал урожай, а она вынашивала и рожала троих детей. Как благодаря неустанным трудам этой женщины крошечный домик превратился в семейное гнездо, где протекала совместная жизнь пятерых человек. И вот теперь дом состарился, а они состарились вместе с ним. Их дети выросли и живут в чужом, непонятном мире, они же остались здесь — в тех же самых стенах, под той же соломенной крышей. Он по-прежнему — как делал это на протяжении последних сорока лет — встает на рассвете и идет к маленькому колодцу в дальнем конце сада. Возвращается с ведром чистой, холодной (аж зубы ломит!) воды и ставит чайник. Ежедневная чашка чая для жены, прежде чем отправиться привычным маршрутом — медленно и тяжело (годы-то берут свое) на все те же, извечные поля…

Самая простая и прекрасная в мире история. Своей красотой и естественностью эти двое стариков напомнили мне цветы. Штормовые ветры, изрядно потрепавшие других мужчин и женщин, казалось, промчались мимо, не коснувшись этой пары. Невзгоды не сумели разрушить их тихий заброшенный рай.

Сухой лист герани скребся об оконное стекло. Дождь припустил сильнее, я слышал его ровный, мерный шум в саду. Темнота снаружи лишь подчеркивала и углубляла тепло и уют, царившие в этой комнате.

Вдруг все мы насторожились. Старики в удивлении переглянулись: с дороги доносился звук шагов. Кого принесла нелегкая? В этой деревне состарившихся отцов и матерей нечасто ходят в гости после наступления темноты. Мы невольно бросили взгляд на будильник над камином — стрелки приближались к десяти.

Незнакомец, кем бы он ни был, остановился перед садовой калиткой, затем тяжело заскрипел гравием на дорожке, ведущей к крыльцу.

— Добрый вечер, — раздался голос соседа, фермера, живущего на холме. — Не хочу заходить, чтоб не наследить. Сегодня льет как из ведра, и у меня все ботинки в грязи.

Он бросил взгляд на меня и продолжал:

— Я подумал… может, вам захочется вечерком послушать с нами радио?

Мои хозяева радостно заулыбались.

— Сходите, сходите, сэр, обязательно послушайте! — проговорил муж. — Радио вообще редкая вещь, а у мистера Т. оно просто великолепно — лучшее в нашей округе. Вы знаете, сэр, приемник у него такой мощный, что запросто ловит Лондон. Речь звучит громко и четко — что твой колокол!

В результате я накинул макинтош и побрел вслед за фермером. Попутно взглянул на свою машину в коровнике — она была совершенно сухой. Рядом посапывал и похрюкивал во сне целый выводок поросят. В отгороженном углу тяжело и неловко возились коровы, а впереди, на вершине холма, гостеприимно светились окна фермерского дома.

— Радио здорово изменило нашу жизнь, — проговорил хозяин, как был — в грязных башмаках и гетрах — усаживаясь возле стола. Он нажал на кнопку и начал крутить ручку настройки.

В свете настольной лампы я разглядел, что в комнате собрались еще трое соседей — две пожилые дамы и один старик. На стенах гостиной висели картины в рамах: «Освобождение Мафекинга», большой портрет лорда Китченера в малиновом плаще и изображение королевы Виктории в парадном облачении — в короне, со скипетром и державой.

— Какая красота… просто чудо! — восторженно заявил старик, указывая трубкой на приемник. — Благодаря ему мы следили за ходом стачки у вас в Лондоне[25], сэр. Причем слышали все, что происходило, — так явственно, словно сами при этом присутствовали

— О да, — поддержала его одна из старушек. — Нам понравился мистер Болдуин, он очень четко выговаривает слова. Прямо кажется, будто он находится в этой самой комнате. Не то что мистер Черчилль — тот мямлит и запинается… просто всю душу вынет, пока выскажется. Порой так и хочется подойти и дать ему хорошего пинка… чтобы помочь.