«Личная гвардия» Сталина. Главное управление НКВД - Петр Дерябин

Другой случай, свидетельствовавший о том, что документы военного времени далеко не сразу были приведены в порядок, связан с резервистом капитаном Б., который желал устроиться в Управление в качестве инструктора по физической подготовке. Во время рассмотрения его кандидатуры обнаружилось вдруг, что в годы Великой Отечественной войны он был приговорен к восьмилетнему тюремному заключению за дезертирство. И это все, о чем говорилось в бумагах, которыми располагали кадровики. Между тем тюремное заключение было заменено службой в штрафном батальоне в течение трех месяцев. А позже, ввиду проявленного им мужества на поле боя и отмеченных боевыми наградами ратных подвигов, совершенных этим человеком во время его пребывания в дисциплинарных подразделениях, с него сняли судимость. Впоследствии он вступил в партию и до того, как обратился в Управление, работал физруком в одном из московских вузов. Капитана Б. уже оформляли в штат ГУО, но, как только стало известно о его дезертирстве, ему было отказано. И это несмотря на многочисленные боевые заслуги капитана.

* * *

Случаи с врачом Д. и капитаном Б. были приведены здесь вовсе не для того, чтобы создать у читателя впечатление, будто бы чуть ли не все кандидаты в сотрудники ГУО пытались обманывать кадровиков или скрывать от них какие-то сведения. Они свидетельствуют лишь о том, что нередко причиной осложнений, возникавших у кандидатов, являлись война и связанная с ней неразбериха, невольными жертвами которой становились совершенно разные люди, даже не подозревая подчас об этом.

В подтверждение сказанного сошлюсь еще на один случай. У некоего кандидата имелось много родственников, один из которых нарушил какое-то то ли писаное, то ли неписаное правило и тем самым предрешил его судьбу, хотя сам кандидат так и не узнал о причине отказа в приеме на работу. Поскольку такие вещи происходили сплошь и рядом, кадровики, стремившиеся не только упростить свою работу, но и избежать возможных неприятностей, предпочитали иметь дело с людьми еще не женатыми и имевшими из родственников только родителей и брата или сестру. Ведь каждому понятно — чем многочисленнее родня, тем выше вероятность того, что кто-то из родственников по каким-то причинам сделает кандидатуру претендента (а у женатого человека таких шансов вдвое больше!) неприемлемой для Охраны.

Ежегодно, после того как группа кандидатов примерно из пятисот человек преодолевала последний отборочный барьер, личные дела большинства из них с самыми последними записями направлялись заместителю министра государственной безопасности для окончательного рассмотрения кандидатур и утверждения их. Однако в тех случаях, когда претенденту предстояло находиться в непосредственной близости к Сталину то ли в роли телохранителя, то ли как врач или просто прислуга, окончательное решение в отношении его должен был принимать сам министр государственной безопасности, что он и делал, но только после того, как обсуждал в деталях с Власиком и Поскребышевым предложенную ему кандидатуру.

Лица, которых брали в Охрану, не упускались сотрудниками отдела кадров из виду на протяжении всей их службы: наблюдение за ними не прекращалось практически никогда. Поскольку под вечным надзором, одной из целей которого была проверка благонадежности буквально всех без исключения, находились не только молодые, но и старые сотрудники Управления, связанная с этим работа превращалась в нудное, рутинное занятие. Чтобы облегчить участь кадровиков, каждый сотрудник Управления был обязан своевременно сообщать им обо всех изменениях в своем семейном положении, о судебных разбирательствах и даже о заболеваниях родственников. Все подобного рода сообщения подлежали проверке, и если в ходе ее обнаруживалось нечто, говорящее не в пользу сотрудника, ставился вопрос о его дальнейшей судьбе. Наименьшее наказание, которому подвергался тот, кто представил в отдел кадров неверные сведения о себе, заключалось в понижении в должности. К мерам, которые могли быть приняты в той же связи, относились также перевод сотрудника в другие органы государственной безопасности и даже увольнение его с «волчьим билетом».

«Волчий билет» — это образное понятие, означавшее по сути клеймо, которое ставилось на человека и сохранялось на нем в течение всей его последующей жизни. Помимо лиц, заподозренных в неблагонадежности, он «вручался» также и всем тем, кто совершил какой-то позорный поступок, потерял бдительность или просто выразил желание уйти из Управления, что воспринималось как самое настоящее преступление, поскольку «свидетельствовало» о том, что сотрудник не желает охранять «дорогого товарища Сталина».

Получение «волчьего билета» автоматически влекло за собой исключение из партии или комсомола и к тому же с самой отрицательной характеристикой. Об изгое немедленно сообщалось в Министерство государственной безопасности, вслед за чем в отдел «Т» поступало распоряжение держать его под наблюдением как «антисоветского элемента», возможно, с «террористическими наклонностями». Кроме того, этот отверженный заносился в черный список по месту прежней службы. Он не мог устроиться на работу ни в одном государственном учреждении или предприятии, поскольку с ним как «помеченным» органами попросту боялись иметь дело. Немалую роль в этом играло также то обстоятельство, что начальники отделов кадров во всех советских учреждениях и на производственных предприятиях были штатными или внештатными сотрудниками органов государственной безопасности.

Не выдержав подобных воистину невыносимых испытаний, многие из получивших от Управления «волчьи билеты» кончали жизнь самоубийством. Такие вещи происходили с бывшими сотрудниками и Охраны № 1, и Охраны № 2. От подобных ударов судьбы не был застрахован никто. В частности, в исключительно тяжелом положении оказались телохранители Кузнецова и Вознесенского, которым после ареста их хозяев предложили на выбор или работать охранниками в исправительно-трудовых лагерях в Сибири, или оказаться в числе уволенных с «волчьим билетом». Далеко не все согласились отправиться в Сибирь, судьба же тех, кто принял это предложение, сложилась по-разному: одни покорно тянули лямку, другие же вскоре свели счеты с жизнью. Однако большая часть самоубийств приходилась на другие подразделения Управления. Несомненно, причина этого кроется в том, что многие из их сотрудников, будучи людьми более образованными, осознавали в конце концов, на какого рода службу они поступили.

* * *

Что бы там ни было, основная масса «трудящихся», которых никто не принуждал поступать на работу в Управление, покорно несли свое бремя, занимаясь лишь порученным им делом и стараясь избегать неприятностей. Они несли дежурство на ночных московских улицах и на безлюдных дорогах, которые вели к дачам иерархов. Из года в год сидели за станковыми пулеметами, установленными в Нижних ярусах Мавзолея Ленина и предназначавшимися для шествовавших по Красной площади «ликующих народных масс», воздерживались от спиртных напитков в рабочее время и никогда никому не говорили о том, чем они занимаются, в надежде отбарабанить двадцать пять лет и уйти спокойно на пенсию, равнявшуюся примерно восьмидесяти процентам от уровня их заработной платы.

Однако чаще всего случалось другое: их, со ссылкой на сфабрикованное врачами медицинское заключение, увольняли раньше срока (советское правительство не любило раздавать слишком много пенсий) и в лучшем случае пристраивали затем в одно из подразделений отдела снабжения, обслуживавшего членов Политбюро и их домочадцев, для которых всегда тут имелись охотничьи ружья, икра, телевизоры и прочие предметы потребления. Охранники не могли рассчитывать на сколь-либо значительное повышение в звании к тому времени, когда встанет вопрос об уходе на пенсию: лишь единицы из них дослуживались до майора.