Джаз в Аляске - Аркаиц Кано

От неожиданности Боб чуть не опрокинул стул.

– И что же я могу для вас сделать?

Нора поднялась из-за стола, зашла Бобу за спину и провела пальцами по спинке его стула. По всей вероятности, она хорошо усвоила урок Пикераса: усадить собеседника на неудобное сиденье – это первый ход, ведущий к победе.

– Я хочу, чтобы ты возжелал моего тела так, как никогда не желал тела другой женщины. Хочу, чтобы ты превратил всю свою ненависть ко мне в порыв чистой страсти. Только это – и ты свободен, Боб.

А потом Нора медленно, одну за другой, принялась расстегивать пуговки на своем белоснежном халате; правая рука ее тем временем поднималась все выше вдоль подола халата, собирая волну складок между ляжек, вокруг лобка. Боб Иереги все еще отказывался понимать, что происходит. Нора притиснула Боба к двери и огладила внутреннюю поверхность бедра своей блядской коленкой, обтянутой черным чулком, потом коленка заскользила по кругу, – казалось, эта маленькая путешественница во что бы то ни стало хочет освободиться от своего шелкового кляпа. Нора тряхнула головой, откидывая волосы на сторону, открывая шею для укуса. В этот момент Боб уже не сопротивлялся захватившему его водовороту. Нора становилась для него все более желанной по мере того, как расстегивала пуговицы на его ширинке и искала подушечками пальцев биения новой, животной жизни.

Когда халат Норы соскользнул вниз, перламутровые пуговицы застучали об пол, как барабанные палочки. Раз, два, три, и прямо здесь вступает Арчи Шепп. Ритм имеет значение. Теперь Нора была полностью обнажена, от нее остался только призрачный силуэт в полумраке. Боб плавно спускался по всем ступенькам ее позвоночника, приостановился на ягодицах, а потом опустился еще ниже. Когда Нора почувствовала пальцы Боба у себя в промежности, она плотно сжала бедра, поймав его руку точно капканом – это был один капкан внутри другого, внутри секса в большом городе, – и расплылась в улыбке. Они сплетали языки в долгом поцелуе, потом Боб, захлебываясь слюной, лизал ее соски. В этот момент он охотно сделался бы двухголовым, поскольку каждая из грудей была достойна отдельной головы, а холодная рука Норы, обхватившая его член точно рычаг коробки передач, не давала красной головке отделиться от набухшего ствола и устремиться наверх, к грудям.

Теперь на шахматном полу лежали две опрокинутые фигуры – королева и конь, завязанные в тугой узел из пота и слюны.

Ты уже не в силах остановиться, Боб, но ведь ты знаешь, что соитие – это наказание, и ты ведь помнишь о словах, словах, словах; ты больше не умираешь в постели, как раньше. Даже не думайте тягаться с Пикерасом. «Да разве я с ним тягаюсь? Нет. я прикладываю усилия в том же направлении, я его поддерживаю, я одобряю его вкус, я деру его по дружку, чего же он еще хочет?» – думалось Бобу, хотя оставалось и что-то еще, – ты больше не умираешь, Клара, Нора, нет, Клара… Что-то еще, о чем не удавалось забыть. И он знал, что потом ему придется обо всем пожалеть, слова, слова, ты больше не умираешь со мной в постели, как раньше, слова, мы способны жить внутри них, ты больше не умираешь, подбирай их правильно. А дальше – пустота.

Чуть позже, когда они уже совсем засыпали на кушетке, голые, прикрытые только белоснежным халатом старшей медсестры, Боб обратил внимание, что замечательные груди Норы расплющились о белую простыню. Он надеялся, что Доктор с Большой Буквы, Пикерас, мистер Ноунек, никогда не узнает о случившемся. Боб попытался перевести взгляд на окно. Первое окно без прутьев, которое он видел за долгое время. Оно показалось ему шедевром искусства, самым лучшим полотном на свете. Боб вспомнил о Кларе и представил, что ровно в этот момент (who walks in when I walk out?[35]) Клара тоже может лежать с кем-нибудь в постели. Картина была неприятная, но Боб пытался удерживать ее в своей голове, чтобы увидеть, кто же заставляет Клару умирать от наслаждения. Быть может, все тот же Пикерас? Бобу никак не удавалось рассмотреть незнакомца, пока тот не обернулся в его сторону, – и тогда перед мысленным взором Боба возникло лицо старика Ван Го-га на постели рядом с Кларой.

Любовь – как тараканы: рождается, растет, приумножается, а потом, после дезинсекции, умирает и исчезает.

Боб услышал заводские гудки но ту сторону стены и сразу почувствовал себя виновным. Он задумался, на каком заводе гудят, может ли Клара расслышать этот звук из того места, где она сейчас находится, и если да, то проснется ли в ней с этими гудками такое же чувство вины. Задумался, теряет ли она себя в момент последнего наслаждения так же, как это случилось с ним.

На следующий день Боба Иереги опять вызвали к Норе. Когда он вошел, старшая медсестра Аляски была почти совсем без одежды, и они опять бросились навстречу смерти. Нора раскурила сигаретку и протянула ее Бобу, тот смотрел на нее по-детски наивно, потом раскурил другую для Норы.

– А как бы ко всему этому отнесся Доктор?

– Ты слишком поздно о нем вспомнил.

– И все-таки?

– Доктор испарился, Боб. Он исчез.

Нора как будто очнулась после тяжелого сна, в ее голосе звучала агрессия.

– Исчез?

– Ты ведь не станешь меня уверять, что тебе ничего не известно? Я знаю обо всем, знаю, что этот Русский и ты действуете сообща. Говорят, Пикерас уплатил старый должок… Да что же, черт вас дери, вы с ним сделали?

Это был явный бред.

– Я… Клянусь вам, я ничего не знаю…

– Вы его пришили, ведь правда?

Боб не мог поверить тому, что слышал; его сильно поразило, что ярость Норы не оставляет места слезам.

– Знаешь, о чем болтают на улице, Боб? Хочешь, расскажу, о чем болтают на улице? Говорят, его заставили проглотить бильярдный шар, а потом тело сбросили в море. Ты слышишь меня, Боб?! В море, а сначала заставили проглотить бильярдный шар! Подонки, сучьи дети!

Боб застыл, превратился в камень. Но худшке новости были еще впереди. Нора, как и была, без одежды, подошла к столу и достала из ящика конверт кремового цвета, при этом ярость на ее лице сменилась гримасой жестокости.

– Мне прекрасно известно, что Русский и эта твоя подружка-потаскушка дергали за все ниточки, лишь бы только от него избавиться. Но ты за это дорого заплатишь, Боб.

Бобу все труднее становилось понимать смысл происходящего. Однако месть – это блюдо, которое подается холодным. Тем более здесь, на Аляске. Боб открыл конверт и обнаружил моментальные фотоснимки, сделанные накануне: дикое совокупление Боба и Норы. А на конверте проставлен адрес в квартале Боливия и полное имя Клары.

Нора выхватила конверт у него из рук и вместе с фотографиями вложила туда измятую бумажку с надписью: «Я стараюсь лечиться с удовольствием».