Алое на черном - Татьяна Корсакова

– Не здесь. – Туча посмотрел на спящих Матвея и Гальяно. – Может быть, на улице?

– Дверь закрыта. Я сам видел, как Суворов запирал ее на ключ.

– А если через окно? – робко предложил Туча.

– Можно и через окно, если хочешь.

– Хочу!

Они сидели на скамейке неподалеку от флигеля и молча смотрели на небо. Дэн не спешил задавать вопросы, а Туча не спешил изливать душу.

– Я вор, – сказал наконец Туча. Сказал, как в прорубь нырнул, даже поежился. – Я тряпка и вор. Я нашел его на газоне… Ну тогда, когда Измайлов в первый раз… – Он снова замолчал. – Ключ на цепочке. Очень красивый, очень… особенный. Есть особенные вещи. Понимаешь? – Он бросил на Дэна быстрый взгляд.

– Наверное. – Дэн кивнул.

– Я чувствую, когда вещь особенная. Мне иногда ее даже в руки брать не нужно, чтобы это понять. А если возьму в руки, тогда все…

– Ключ ты в руки взял.

– Да. Я с первой секунды знал, что это ее ключ, что это она потеряла. Я даже уговаривал себя, что скоро верну его ей. Но ключ особенный, а с особенными вещами бывает очень тяжело расстаться.

– Она видела, как ты нашел ее ключ?

– Нет, не думаю. Но она сразу поняла. Мне кажется, она тоже особенная.

С этим Дэн был готов согласиться. Ксанка – как же ее по-настоящему зовут? – не была ни умственно отсталой, ни ненормальной. Она просто являлась не такой, как все, – была особенной. И особенность эта слишком бросалась в глаза.

– Она не за нами следила, она за тобой следила, Туча. – В его голосе не было упрека, только лишь констатация факта. – Она ждала, что ты сам вернешь ей ключ.

– Я не смог, – сказал Туча шепотом.

– И она это поняла. В твоих вещах там, на речке, она искала свой ключ. Так?

Туча кивнул.

– И нашла?

– У меня его больше нет.

– У нее тоже. – Дэн хорошо запомнил ее взгляд: смесь ненависти, отчаяния и безысходности. – Она его уронила где-то на берегу. Может, в траву, может, в песок, а может, и вовсе в воду. Она потеряла свою особенную вещь, Туча. Из-за нас потеряла.

– Из-за меня. – Туча встал со скамейки. – Она так на меня смотрела, Дэн. Я думал, у меня сердце остановится. У нее очень необычные глаза, они меняют цвет. – Он снова замолчал, а потом спросил с неприкрытым отчаянием: – Что мне делать, Дэн? Мне так стыдно! Наверное, никогда в жизни мне не было так стыдно.

– Я не знаю. – Дэн покачал головой. – Пока не знаю, но мы что-нибудь придумаем.

– Поищем этот ключ? – В голосе Тучи слышалась зарождающаяся надежда.

– Поищем.

– Я найду! – сказал Туча решительно. – Я умею находить особенные вещи, – добавил едва слышно. – Я найду и верну ей ее ключ.

– Да, но прежде мы должны перед ней извиниться. Мы обидели ее вчера, Туча. Она девушка, а мы с ней…

– Я понимаю… я извинюсь. Обязательно! И спасибо тебе.

– Мне за что?

– За то, что выслушал. Меня раньше никто не слушал. Я говорил, а меня не слушали.

Дэн усмехнулся. Его личная история была зеркальным отражением истории Тучи. Его готовы были выслушать, а он не находил правильных слов.

Они уже собирались уходить, когда далеко над лесом в ночное небо взметнулся сноп зеленого света.

– Блуждающий огонь, – сказал Дэн задумчиво.

– Снова горелым запахло, – вздохнул Туча.

– Ты запомнил то место?

– Нет. Но я, наверное, найду его. По запаху…

– Давай позже.

С этого момента у них появились приоритеты. Сначала нужно было найти особенную вещь особенной девочки Ксанки.

Утро выдалось туманным. Туман полз от реки, продирался через лес, серой ватой укутывал флигель. Просыпаться в такое утро – сущее наказание. Особенно когда громкий рев Суворова «Архаровцы, подъем!» разрывает барабанные перепонки, заставляет с головой укрыться одеялом.

Не помогло. Суворов не церемонился, с деловитым злорадством сдергивал с них одеяла, продолжал орать во всю свою луженую глотку:

– Киреев, Плахов, Гальянов, Тучников! Подъем! Вас ждут великие дела!

Последняя фраза про великие дела прозвучала с какой-то особенной издевкой. Какие могут быть великие дела в сыром погребе?!

Продолжая орать, Суворов настежь распахнул окно, впуская в комнату пахнущий рекой туман. Матвей сел, зябко поежился, потянулся за одеждой.

– А великие дела когда начнутся? – зевая во весь рот, поинтересовался Гальяно.

– Сразу после завтрака. Но вы не расслабляйтесь, перед завтраком нам еще предстоит двухкилометровая пробежка.

– Мама дорогая! – простонал Гальяно. – Мама, забери меня обратно.

– Пробежка только сегодня? – осторожно уточнил Туча.

– Пробежка каждый день, вне зависимости от капризов погоды. И не нойте! Спорт еще никому не повредил! Все, умываемся, оправляемся и через десять минут встречаемся у ворот!

Когда они, сонные, кое-как умытые, злые на весь мир, выстроились в две шеренги перед запертыми воротами, было десять минут восьмого. Такая рань! Там же, у ворот, выяснилось, что совершать ежедневную утреннюю пробежку предстоит лишь отряду вепрей, а волки могут спокойно дрыхнуть до восьми часов. По всему выходило, что опечаленный вчерашним поражением Суворов решил взять судьбу в свои мускулистые руки, сделать из них, слабаков и хлюпиков, настоящих мужиков. Вот такой их ждал кошмар…

По знаку Суворова охранник распахнул ворота, смерил процессию насмешливым взглядом.

– Далеко? – спросил с ленивым любопытством.

– Да нет, тут, поблизости. Пробежимся по лесочку, поприседаем, поотжимаемся – и обратно.

– Поприседаем, поотжимаемся, – процедил сквозь стиснутые зубы Гальяно. – Садюга!

– Гальянов, тебя что-то не устраивает? – усмехнулся Суворов. По глазам было видно – про садюгу он услышал.

– Меня все не устраивает! – огрызнулся Гальяно. – Я на всякие пробежки не подписывался.

– Ты, может, и не подписывался, а вот твоя мать подписалась. Ее автограф имеется в соответствующей графе договора. Все, архаровцы, за мной! – Суворов сорвался с места, бодро потрусил по дорожке.

Вот, казалось бы, что такое два километра?! Но когда бежать эти два километра приходится ранним утром, когда кругом туман и сырость, а непроснувшийся организм мечтает только о теплой постели, все отдаленные плюсы меркнут перед очевидными минусами.

Дыхание сбилось уже на десятой минуте, и ноги то и дело цеплялись за торчащие из земли корни. Слева стонал и причитал Гальяно. Справа мрачно сопел Туча. Туче с его весом было, наверное, тяжелее всех, но он молчал, не жаловался. И только Дэн, похоже, чувствовал себя прекрасно, стрелой летел за Суворовым, а была бы возможность, и обогнал бы!