Полный форс-мажор - Владислав Вишневский

Тимофеев скромно отмахнулся.

— Ничего особенного, иногда прочищаю некоторым мозги. Получается!

— Как это? — серьёзно спросила Вера. Ей это было особенно интересно.

И вновь её голос восторгом отозвался в Тимохином сердце. Не затухал. Звенел в душе… Дядя Веня пришёл на помощь молодому гостю.

— Верка, любопытной Варваре, помнишь что было? Тебе же сказали — человек работает инкогнито, — хитро улыбнувшись, заметил он. — Спрашивать нельзя…

Верочка упрямо склонила голову.

— А пельмени ему есть можно? — серьёзно спросила она.

— Даже нужно, — торопливо отозвался Тимофеев, восторженно глядя ей в глаза.

Верочка смутилась под его взглядом.

— Тогда сначала борщ, — ответила она.

— Именно в такой последовательности! — С готовностью согласился Евгений. — Инструменты только сначала перенесём…

Дядя Веня рукой остановил гостя, хитро сощурился.

— Женечка, заметь, не получим, не перенесём, а примем! Примем!! Другой смысл. Другой политический нюанс. Так вот оно повернулось… Язви её в перестройку!

Армейские треволнения

Полковник Ульяшов потирал руки, доволен был. Если ещё утром, дома, он в очередной раз с тоской смотрел на свои хромовые сапоги и погоны… Даже попробовал погоны на зуб, но, брезгливо пожевав, пришёл к выводу: совершенно несъедобный вариант, химии полно, точно вариант для него смертельный, а к хромовым сапогам даже не приблизился. То сейчас уже рассматривал эту проблему, как не свою, а полковника Палия. Накатил оптимизм, в смеси с эйфорией. Полковник поверил в свои действия, в действия своих подчинённых. Музыканты уже возвращаются, пусть и с растяжкой по времени, но возвращаются, появилась уверенность. А уверенность в армии, как известно — движущая сила. Ульяшов уже и не ругал себя за опрометчивое согласие, которое дал там, в ресторане, скорее Палия жалел. Вот уж кому плохо придётся! Это точно! Скоро! Скоро! В ближайшем будущем! Через какие-то… три недели. Три! Ха-ха… Ульяшов уже знал, помнил, сухую жёсткость и отвратительный вкус жёванного многослойного погона во рту… А там ведь ещё и три анодированные звезды! Ещё и пара сапог! Да хоть и один, для начала! Мама родная! Кошмар! К зубному проще без наркоза сходить. Жаль, жаль друга. Очень жаль! Но, Палий сам этого хотел, сам и напросился. Пусть теперь, пусть.

Гвардейский ракетно-артиллерийский полк дивизии особого назначения весь, в одночасье, развернулся в сторону поставленной командованием задачи: таланы — ау, где вы! Шаг вперёд! Раз, два!

Задача полку поставлена! Ответственный определён. В качестве дальнобойной и другой необходимой помощи дирижёру оркестра подключен начальник особого отдела полка, озадачены командиры рот и подразделений, — нацелены! Генерал в отпуске. Полковник Ульяшов позади, как учили в Академии. Он в штабе, то есть на передовых позициях. Сейчас в кабинете, одёжной щёткой сметает пылинки со свого кителя, и всего прочего, готовится.

Ур-ра, таланты! В атаку! Впер-рёд!

И в самом деле!

В бытовых и умывальных комнатах стандартное для армии солдатское броуновское движение, в переводе, суета. Как перед тревогой! Только в данном случае под другим углом, с другой задачей. От рядового солдата до дембеля все военнослужащие, включая сержантский состав, старшин и прапорщиков, за минусом находящихся в наряде, гладят форму, чистят ботинки, подшивают наисвежайшие подворотнички, по третьему разу бреют щёки, готовятся к прослушиванию. Явление в данном случае не добровольное, а обязательное. Как объявленные приказом прививки в санчасти от… неважно чего, но поголовные. Мероприятие вроде бы добровольное, но по приказу: «Всему личному составу пройти кастинг на предмет наличия талантов. Обязательно! Ответственные за явку…» И это правильно. А почему и нет! А вдруг проснётся какой талант, проявится. Такое может быть, бывает, даже сплошь и рядом.

В солдатском топоте (шуме воды в умывальных комнатах, сливных бачках в туалетах), слышны где восторженные, где вопросительные, но точно взбудораженные реплики-вопросы:

«Слышь, а я на гражданке в школьном хоре пел… Вторым голосом».

«А почему набирают только отличников боевой и политической подготовки? Кто знает, а? Я не знаю!»

«А я больше всех от пола на кулаках отжимаюсь, и гири кидаю… Мне можно?»

«Можно-можно, силовые номера — тоже, наверное, можно… В цирк, значит, отправят».

«А когда сказали этот смотр, когда?»

«Ротный сказал, сегодня, наверное»…

«А я вприсядку могу… «Яблочко»… Мог когда-то… Надо вспомнить… Эх, яблочко…»

«Эй-эй, в коридор иди — яблочко! Здесь не клуб тебе… Гремишь сапогами…»

И в полковой библиотеке разор. Да! Книжные полки вмиг опустели. Как ветром их… Не все, конечно, раздел «Поэзия» больше. У библиотекарши глаза от удивления на лбу, там же, где и очки обычно. Все читательские столы заняты, солдаты поэзию читают. Не кроссворды и журналы с картинками а… Поэзию! Да! Её!! Глазами вращают, губами шевелят…

Да что библиотека… И в наряде такая же картина. И на кухне, и в ротах, и на охраняемом периметре.

— Слышь, земеля, я не понял, — заинтересованно спрашивает часовой, молоденький солдат, встречаясь с таким же часовым на углу периметра охраняемого армейского объекта, — для ансамбля Моисеева или для песни и пляски Российской армии ребят отбирают, а? Я не понял. Не знаешь?

— Не знаю, — поправляя тяжёлый для него автомат на плече, кривится боец. — Мы ж в наряде. Сменимся, выясним. Но я думаю, в Швецию, наверное, или в Америку. Наши же показались там, вот и… ансамбль теперь туда, наверное, нужен.

— Слушай, а у меня дома младший брат анекдоты и басни разные классно рассказывает. Укатаешься! Как артист, словно. Я помню кое-что. Попробовать что ли… Как думаешь, пройдёт?

— Нет, анекдоты вряд ли, а вот басни… Басни, это идея. Ты подсказал. «Ворона и лиса», например, я хорошо помню… — немедленно принимается декламировать. — Однажды бог послал вороне…

Первый часовой, молодой, ушастый, морщась, перебивает:

— Да не так! Ты чё?! Не так надо, с выражением…

И в оркестровом классе дирижёр нервничает. Не может в проблему достойно включиться. Приказ получил, а ни людей, ни партитуры, ни сценария нет. Как играть, то есть как работать? Непонятно. Голова кругом. Со стороны глядя и не поймёшь, не то дремлет лейтенант, не то задумался. Задумался, наверное, жалея, замечают музыканты-срочники. И правда, лейтенант резко вздрагивает от звонка городского телефона…

— Алло! Лейтенант Фомичёв… Да, я! Кто? Мальцев! О, молодец, Мальцев! Хорошо что позвонил… Ты где, на даче? С женой? Отлично, не далеко, значит. Молодец! Хорошо, говорю, молодец! И как она, нормально?.. Ага, понятно. Витамины ей обязательно, молоко, свежий воздух, то сё… Что у нас случилось? Ничего не случилось. Бери жену, и срочно возвращайся домой. Да, назад. Отпуск отменяется. Нет-нет, не насовсем… Не могу пока сказать — сам не знаю. Знаю, что переносится. Приказ? Приказ уже есть… Я расписался. Установка поступила такая: чем быстрее мы соберёмся, тем быстрее и закончим… Почти все уже собрались… Что? Да мы звоним тебе, звоним, сто раз уже! Я звоню, Смирнов звонит, а у тебя отключено. В общем, ты едешь? Тебя отмечать? Молодец! Я отмечаю… Одно могу сказать: дело очень важное. Опять нам подпрыгнуть придётся… Нет, не в Стокгольм. Не угадаешь. Хуже. То есть лучше, хотя и не знаю. В общем, всё. Кому сможешь — позвони. Ждём! Возвращайся!