Дети Барса - Дмитрий Володихин

Разумеется, ничего не ответил царевич брату. Неподходящий был вечер, чтобы объясняться в любви к собственной стране. Следовало действовать… но как?

— Балле! Мне тяжело и не хочется править. И еще. По нашим законам я не могу быть царем более двух солнечных кругов, если со мною рядом нет Той, что во дворце… А для меня такое соседство, брат мой, совершенно несносно. Творец свидетель, я не лгу. Не подумай…

— Не подумаю, Аппе. Я же знаю тебя. Мальчики тебе ни к чему.

— Ни мальчики, ни девочки, Балле. Никто. Мое одиночество мне нужнее. По правде говоря, я не знаю ничего более ценного, чем одиночество…

— Ты не намного старше меня, братец. А я еще ни разу не притрагивался к женщине…

— Мне говорили…

— Говорили — и хорошо. Мне нравится. Пусть так говорят. Ты только одно учти: пройдет солнечный круг-другой, и все в тебе переменится.

— Нет! В тебе говорит мальчишка! Неужели не видишь! Это — мне нужно чем дальше, тем меньше.

Оба замолчали.

Бал-Гаммаст утомленно опустился на пол. Поесть, как следует, он сегодня успел, но отоспаться не получилось. Апасуд взволнованно расхаживал между колоннами, не глядя на брата. Царевич почувствовал необыкновенную усталость. Словно не он, а отец разговаривает с Апасудом., и надо бы решиться на что-то, но отцовство одно, а Царство — другое, и повредить нельзя ни тому ни другому. Бал-Гаммаст еще ничего не решил и даже не почувствовал, что именно придется ему решать, куда повернуть дело и как закончить странную беседу с братом, но странная тяжесть уже пала ему на плечи каким-то неясным предсказанием.

— Хорошо. Чего ж ты хочешь, Апасуд?

Оба взглянули друг на друга с изумлением: фраза прозвучала точь-в-точь, как если бы ее произнес Донат, а не Бал-Гаммаст.

— Я? Я… Я желаю отдать тебе Царство. А свою мэ отдам Храму. Никому не зазорно быть слугой у первосвященника.

— Сан Лагэн не примет тебя.

— Этого мы не знаем оба, ведь так, Балле?

И точно. Решения первосвященника никто и никогда не брался предугадывать. Сколько в них от решений самого Творца? Наверное, много, если не все. Что ж, гадать о воле Творца? Совсем нестоящее дело. Тут Апасуд был прав.

— И все-таки ты не уверен, Аппе, что он примет тебя.

Старший брат уныло вздохнул:

— Да. Это так. Но если не примет, я смогу просто жить во дворце, как и раньше. Разве плохо быть братом царя?

— Ты желаешь отсутствия мэ для себя, Аппе?

— Я кое-что умею, Я пригожусь тебе и Царству. — Он печально улыбнулся. — Хочешь, я буду бледной, почти прозрачной птицей, сяду к тебе на плечо и стану услаждать твой слух негромкими песнями… А если ты утомишься мною, надеюсь, мне найдется местечко на плече у матушки или Аннитум…

Бал-Гаммаст не ответил. Он размышлял о вещах, бесконечно далеких от птичьего пения. Царство, доставшееся Апасуду от отца, только что миновало великую смуту. Лишь пять дней назад лугаля кишского, поставленного мятежниками, выбили из города, эбихи гонялись за шайками иноземцев или стояли у крепких стен старых городов… Как там еще пойдет дело у щеголеватого Асага, тяжеловесного Упрямца и страшного Дугана? Нового эбиха Уггал-Банада он почти не видел, но его мэ тоже задело краешком сознания царевича: как там сложится под Уруком у этого? Нет, в такую пору царский дом не должен колебаться. Будь сейчас мир, будь тишь над землей Алларуад, он, наверное, согласился бы. Мэ государя чуть-чуть пугала и манила его одновременно. Бал-Гаммаст чувствовал в ней что-то бесконечно родное, как будто ему возвращали его же собственную вещь, взятую без спроса. Но…

— Ты должен быть венчан, Апасуд. Я не приму Царство из твоих рук.

— Но почему? Ты ведь лучше меня приспособлен к правлению, хотя и юн… Все так говорят…

— Значит, уже начались разговоры?

— Разговоры! Да разве я сам не вижу? Сначала тебе помогут те же самые советники, а потом из тебя, Балле, выйдет…

— Нет. Ничего из меня не выйдет, Аппе. Просто я не буду царем вместо тебя. И разговаривать нечего.

— Но как… почему… ты… ты разве не понял меня?! Что я такое.

— Да не в том дело! Кто из нас моложе, Аппе? Кто первым выбрался из мамы Лиллу? Ты говоришь так, будто из нас двоих старше я. Подумай не о себе. Война кругом. Нам повезло, но война еще не кончилась, нам нужна твердость. Царство должно перейти из рук в руки тихо, правильно, как исстари водилось. Если оно перейдет ко мне, многие подумают: вот, вышло мимо закона, все досталось мальчишке, а первенца лишили наследства. Ты рискнешь поручиться, что не начнется кутерьма, что не будет новых мятежей против меня — самозванца?

— Ты говоришь как отец! Какая чушь! Все — чушь. Зачем ты не хочешь мне помочь? Я же знаю, я же чувствую, я вижу, я… я… да я всем, чем только можно, чую: у тебя, дурака, мэ царя! А ты… а ты… Дурак! Дурак! Упрямый онагр! Доска! Бесчувственная доска! И это ты — мой брат… Доска! Доска… Апасуд зарыдал.

— Аппе…

Старший брат заговорил сквозь слезы, раскачиваясь из стороны в сторону и не отнимая ладоней от лица:

— Ты… ты… разве ты не почувствовал ночью, там… у отцова шатра… ночью… после сражения… разве… ты не почувствовал… время переломилось… грядет зябкое время, и мне ни за что не удержать… не сохранить…

Выходит, и Апасуда опалило морозом. Выходит, и он узнал зной холода.

Наконец Апасуд опустил руки.

— Ты не осознал до конца, Балле… Ты обязательно будешь царем, потому что… потому что, брат, за два солнечных круга я не найду для себя Той, что во дворце… а заставить меня жениться никто не волен. Тогда ты будешь царем по закону… тебе не миновать…

— Да ты все продумал… Хитрый, как мытарь в базарный день!

— Зачем ты так, Аппе… Пожалей меня. За два круга солнца я… я просто убью себя. Моя душа заболеет… И Царству не будет лучше.

«Уступить ему, — думал царевич, — и смута запросто усилится. Я ведь читал. При Донате I так было. И еще раньше, при царице Гарад тоже так было. Нет, это нехорошо, очень нехорошо… А если не уступить? Как тогда? Певчая птица на престоле… прости, Творец, я не должен так думать о родном брате. Царь, которому не ужно Царство. Не нужна жена, не нужны дети. Дела и к чему. Да что за царь такой! Его никто не будет любить. Это плохо кончится. Так тоже было — при Кане IV Молодом. Такой же безбрачник попался… Легко говорить: „Никогда не выбирайте между плохим и плохим…" А если не предлагают ничего хорошего, тогда — как? Господи, ты посоветуй мне что-нибудь…»

Тогда, в храме, сидя на холодном каменном полу, Бал-Гаммаст первый раз в жизни пожалел, что он не старше, что ему всего-навсего четырнадцать солнечных кругов, что на него свалились вещи, которые отцу достались за двадцать вторым солнечным кругом, а деду — за сороковым… Заводить такие речи и искать ответа на такие вопросы должен бы человек постарше, да-да, постарше! Как бы не вышло ерунды… он ведь совсем не постарше, он — то, что он есть.