Полночная месса - Пол Боулз

За библиотекой была еще одна комната, составлявшая отдельное крыло дома. В былые дни ее называли оранжереей. Теперь она была пуста, и дверь не открывали, потому что в окна дул морской ветер. Возвращаясь от бара, он заметил, что мадам Дерво распахнула эту дверь и застыла в театральной позе.

— Mon dieu! — ахнула она. — Так вот где спрятаны трупы!

В библиотеке было полно народа, так что он не успел пробраться к двери: она уже впустила художника и поэта в темную комнату. Он протиснулся и позвал их:

— Там нет света, и нельзя оставлять дверь открытой. Пожалуйста, вернитесь.

Они не ответили, и он захлопнул дверь.

Услышав вопль мадам Дерво, он подождал, затем приоткрыл дверь и придержал ее, чтобы они нашли дорогу назад.

Мадам Дерво вышла, смеясь, хоть и бросила на него осуждающий взгляд. Поэт продолжал невозмутимо критиковать Бодлера, но художник его не слушал.

— Какая студия! — пробормотал он.

— Там было страшно, такое жуткое место, ни лучика света! — сообщила мадам Дерво юной индианке.

Она была невыносима.

— Но мадам, — заметил он. — Трупам обычно нравится тьма.

— Фантастическая студия, — гнул свое художник. — Северный свет, только деревья и море. Рай!

Хозяин посмотрел на юношу:

— Потолок в дырах. Дождем заливает. Сомневаюсь, что она хоть на что-то годится.

Доктор и священник собрались уходить, а две французские пары обсуждали кратчайший путь к месту следующей вечеринки. Вандевентер, опираясь о стену, чтобы не упасть, спорил с девушкой-индианкой. Все стали поглядывать на часы.

— Если мы хотим успеть к полночной мессе, пора идти, — объявила мадам Дерво.

Вандевентер медленно двинулся к группе.

— Вы когда-нибудь слыхали такой вздор? — вопросил он хозяина, указывая бокалом на остальных. — Три мусульманина, одна индуистка и один атеист спешат к полночной мессе? Нелепость, верно?

Хозяин пожал плечами:

— Да ладно, de gustibus[22]. Сами знаете.

А про себя подумал пылко: «Слава богу, что есть полночная месса». Не будь ее, они бы не ушли никогда. Утром придут рабочие, как в любой день, это не их праздник.

Вандевентер сжал ему руку:

— Пора уходить. Чудесный вечер. Я уже напился, а мне еще вести жену на праздничный ужин в «Минзах»[23].

Хозяин проводил его до ворот, чтобы он не упал во дворе. Вандевентер забрался в машину и повел ее уверенно.

Теперь и остальные гости выходили по одному. Две французские пары попрощались, и Мохаммед запер за ними ворота. Мадам Дерво, проводя своих друзей по дворику, внезапно объявила, что нужно взглянуть на кухню, которую она аттестовала как «роскошную». За ней последовали все, кроме художника: тот чуть отстал и направился к хозяину.

— Надеюсь, вам понравится служба, — сказал он художнику.

— Нет, я не пойду с ними. Я живу тут рядом.

Подул легкий ветер. Доносились пронзительные возгласы мадам Дерво и беспечный смех Амины.

Он посмотрел на художника:

— Ладно. Останьтесь еще на минуту. Хочу с вами поговорить.

Он принял решение. «Какая, в сущности, разница? — думал он. — Пусть пользуется комнатой. Все равно она никому не нужна».

Молодой человек кивнул, на его лице появилось заговорщицкое выражение. Когда остальные вышли за ворота, художник ничего не сказал. Он не сел в машину мадам Дерво, а захлопнул дверцу и помахал. Мадам Дерво тут же высунула голову.

— Oh, le mechant! — пробрюзжала она. — И va avoir une gueule de bois affreuse![24]

Художник улыбнулся и снова махнул рукой.

Хозяин смотрел на это из проема ворот. Когда огни машины исчезли во тьме дороги, он повернулся к юноше:

— Просто хотел сказать, что не возражаю, если вы будете пользоваться оранжереей.

Глаза молодого человека вспыхнули, он принялся пылко благодарить. Они пожали друг другу руки, художник вышел за ворота, оглянулся и сказал:

— Сегодня мне больше не приснится сон о студии.

Хозяин бегло улыбнулся и запер дверь. Ветер метался вокруг банановых пальм, их листья хлестали друг о друга. Он был рад своему решению. Теперь, когда он знал, что кто-то пользуется даже маленьким кусочком дома, тот выглядел реальнее. Он прошел из комнаты в комнату, задувая свечи и гася свет. Поднялся наверх и лег. Амина поставила вазу с нарциссами мадам Дерво на столик у кровати. Их запах, принесенный морским ветром, окружил его, и он уснул.

Он не поехал в Танжер на пасху, не поехал и летом. В сентябре до него дошел слух, что очень богатая и влиятельная семья художника захватила весь дом. Его адвокату не удалось их выселить. Перед самым Рождеством он получил уведомление, что недвижимость, признанная теперь сельскохозяйственными угодьями, больше ему не принадлежит. Утрату он воспринял спокойно, но его самообладание дрогнуло, когда через несколько месяцев он узнал, что мадам Дерво арендовала второй этаж и башню.

1976

перевод: Дмитрий Волчек

I

Не было нужды объяснять Малике, что она хороша собой. С тех пор, как она себя помнила, люди шептались о ее красоте, ибо даже в младенчестве пропорции ее головы, шеи и плеч вызывали восхищение. Еще до того, как Малика выросла и смогла сама ходить к источнику за водой, она уже знала, что у нее глаза газели и голова, точно лилия на стебле. Во всяком случае, именно это говорили люди постарше.

На холме над городом высилось большое здание, к нему вели дорожки под тенью пальм. Принадлежало оно ордену Сестер Поклонения. Несколько монахинь, приметив Малику, отправились к ее отцу и обещали взять девочку на воспитание, обучить испанскому и вышивке. Он с готовностью согласился. «Век живи — век учись во славу Аллаха», — любил повторять он. Мать Малики, которой не нравилось, что ее дочь будет рядом с назареями, старалась отговорить его. И все же Малика провела с сестрами пять лет, пока отец не умер.

Бабушка Малики часто говорила, что в юности выглядела в точно так же, и если бы смогла снова стать девочкой и оказаться рядом с Маликой, никто бы не их не различил. Поначалу Малика не могла в это поверить; она всмотрелась в опустошенное лицо старухи и немедленно отвергла такую мысль. После смерти бабушки она стала понимать, что та имела в виду: один лишь Аллах не меняется. Придет время состариться и ей, но сейчас она хороша собой. Когда Малика смогла одна ходить к источнику и приносить домой два полных ведра воды, она уже не обращала внимания, если мальчики постарше и молодые люди окликали ее и пытались заговорить. Лучше бы они, думала Малика, льстили девушкам, которым нужно такое утешение.