Фитиль для бочки с порохом - Алексей Макеев

– А, вот она в чем подоплека.

– Да, думаю, в этом. Другие варианты просто в голову не приходят.

– А зачем другие? Этот, скорее всего, самый правильный. Не в бровь, а в глаз. Я тебе даже больше скажу. Когда махинации достаточно серьезные, некоторые сообразительные товарищи подобные «самоубийства» и специально подстраивают. Да ты и сам это отлично знаешь, опыт работы у тебя для этого вполне достаточный. Способ-то ведь просто универсальный. При жизни кого-то козлом отпущения делать хлопотно, да и риск большой. Вдруг не понравится ему что-то, возьмет, да и «расколется». А насчет мертвого можно не волноваться. И «грехи» на себя возьмет, да и лишнего не будет болтать гарантированно. Это я, собственно, к чему говорю. Насчет того, что это действительно самоубийство, уверенность твердая?

– В том-то и дело, что нет, Петр, вот уж действительно не в бровь, а в глаз ты попал. Странноватое оно какое-то, это самоубийство. И положение тела своеобразное, да и обстоятельства… Правда, данные пока только самые предварительные, даже заключения экспертов еще нет, но нюансы в деле явно имеются. Поработать есть над чем.

– Вот-вот. Об этом я и говорю. Подобные самоубийства, которые, как по заказу, очень «кстати» происходят, они всегда двойным дном чреваты. Может, тебе вместо комиссии Стаса прислать? Для усиления, так сказать. А то заморочат там тебе голову эти коварные командиры, собьют, запутают. Скажешь потом, бросили меня одного без помощи на произвол судьбы. И взрывы, и боеприпасы, и самоубийство, все на меня повесили.

– Ничего, справлюсь, – смеясь, ответил Гуров. – У меня тут есть помощник. Тот самый парень из местного отделения, который с пожаром разбирался. Мальчик толковый, мы с ним в тандеме вполне справляемся.

– Правда? Ну смотри, мое дело предложить. А что именно там за махинации, у тебя есть какие-то предположения?

– Пока нет. Я только-только до стола с этими документами добрался. Вот, решил тебе позвонить, чтобы предупредить, что комиссия не нужна. А потом начну изучать. Да и то не знаю, когда все пересмотрю, тут целая гора этой бумаги. Они мне, похоже, все, что нашли, вывалили. За последние лет десять как минимум.

– А ты как хотел? Правило «за что боролись, на то и напоролись» еще никто не отменял. Ты у них документы требовал? Так вот тебе – хоть объешься теперь, – рассмеялся Орлов.

– Ничего, нас голыми руками не возьмешь, – в тон ему ответил Гуров. – Назло им до завтра всю эту кучу рассортирую. Не позже.

– Успехов. Нароешь что-нибудь интересное, звони. Если это самоубийство действительно подстроено, там наверняка все непросто. Да и если не подстроено – тоже. По собственной инициативе человек гораздо реже бывает склонен сводить счеты с жизнью, чем по чужой. Так что причина должна быть очень веская.

– Согласен. Поработать тут действительно есть над чем. Так что я, пожалуй, приступлю. И сам делом займусь, и тебя от дела отвлекать не буду.

– Добро. Будь на связи.

Пообещав Орлову заняться документами, Лев не спешил приступать к увлекательному чтению ведомостей. Мысли о странностях этого самоубийства не оставляли его с тех пор, как он увидел труп. Теперь, когда на то, что все это могло быть подстроено, намекнул старый друг и опытный коллега, сомнения приступили с новой силой.

Рабочий стол в предоставленном ему кабинете, был похож на тот, что стоял в комнате Рыбакова, и Гуров решил смоделировать ситуацию.

Придвинув стул так, что ребра почти уперлись в столешницу, он опустил левую руку вдоль туловища, а правую поднял к виску, держа воображаемый пистолет. Поза была крайне неудобной. Спину приходилось держать очень прямо, положение рук действительно создавало небольшой разворот корпуса влево, из-за чего ребра с правой стороны упирались в край столешницы, дополнительно создавая ощущение дискомфорта. Трудно было представить, что пьяный в стельку человек, все существо которого стремится к расслаблению, мог выбрать подобное положение.

«Может быть, он сел так, чтобы поставить на стол правый локоть? – размышлял Лев. – Просто был настолько пьян, что не мог как следует удерживать на весу пистолет?»

Он смоделировал и этот вариант и, согнув правую руку, поставил ее локтем на стол. Представив, что держит в этой руке пистолет, пришел к выводу, что в состоянии сильного опьянения подобная поза вполне логична. Локоть надежно покоился на столешнице, и можно было гарантировать, что дуло воображаемого пистолета не будет ходить ходуном в дрожащей руке, а неколебимо направится прямо в цель.

Казалось бы, в этом случае все сходилось. Однако, резко расслабив мышцы и попытавшись изобразить падение лишенного жизни человека, он выяснил, что человек этот уронит голову на ту самую руку, в которой держал пистолет. Прямо на нее или вплотную к ней, но уж никак не на расстоянии тридцать пять сантиметров от кисти, как лежала голова Рыбакова.

Картина снова не складывалась.

Закончив этот не слишком удачный эксперимент, Гуров стал припоминать, какие еще несоответствия заметил он при осмотре места происшествия. Их набиралось не так уж мало.

Первым и наиболее очевидным было неестественное положение трупа. Человек в сильной стадии опьянения навряд ли выбрал бы для себя столь жестко фиксированную позу. Кроме того, и само его положение после падения на стол вызывало много дополнительных вопросов.

Вызывал вопросы и сам этот стол. С какой стати Рыбаков решил покончить с собой, именно сидя за столом? Если уж он был так пьян, не проще ли было бы сделать это прямо в кровати? Ведь ни профессия, ни образ жизни заведующего хранилищами не были так уж тесно связаны с пребыванием именно за письменным столом. Почему в критический момент его жизни отравленный алкоголем мозг обратился именно к этому образу? Он действительно хотел написать предсмертную записку? Тогда где она?

Перебирая в уме предметы меблировки, Лев вспомнил и про кровать. Она была разобрана, и весь вид ее красноречиво указывал на то, что там спали. Поэтому всякий раз, когда он пытался воспроизвести в уме возможную последовательность событий, то сразу спотыкался об этот факт, разрушающий любое логическое построение.

Было известно, что Рыбаков начал «принимать», еще находясь в части. Об этом свидетельствовала беседа у барной стойки, подслушанная Гуровым, и доверять ей можно было вполне. Что могло произойти после того, как он пришел со службы домой? Учитывая его «приподнятое» настроение и общий стресс, скорее всего, только одно: заведующий хранилищами благополучно продолжил. А уж когда в гости пришел друг и постоянный собутыльник, здесь просто сама судьба велела распить чарку.

Итог подобного «интеллектуального» времяпрепровождения предсказать было нетрудно – обоих приятелей наверняка непреодолимо клонило в сон. И, судя по тому, что Витек до сих пор был неспособен к осмысленному общению, все именно так и было.

Таким образом сам факт наличия разобранной постели объяснялся вполне логично. Сложно было объяснить, почему Рыбакова в этой постели не оказалось. Что могло произойти? После ухода друга он немного поспал, потом проснулся, сел за стол и застрелился? Или сам Рыбаков вообще не ложился в свою постель, а перед уходом в ней решил немного поспать Виктор? Или эта постель вообще никогда не заправлялась, а пребывала в таком хаотичном состоянии неделями, пока у хозяина не заканчивался очередной «стресс»?