Операция "Степь" - Эдуард Кондратов

Разом загалдели, заоглядывались, повскакивали с кошм делегаты. Байжан замер. Он узнал голос Аманбая, старшины рода, богатея и пособника белогвардейщины любой масти. Его стада год назад чекисты реквизировали в пользу голодающего народа. Байжан тоже входил в подразверсточный отряд. И надо же было Аманбаю оказаться сегодня в Уиле!

Байжан, однако, на ноги не вскочил. Как и все, он принялся испуганно оглядываться и в то же время потихоньку, на коленях, продвигаться к выходу. В густой толпе, в которой кто сидел, кто полулежал, а кто уже встал, заметить его было сложно. Байжан увидел, что несколько человек, поддавшись панике, выбежали из дверей казармы. «Побежал чекист из дверей, ловите его!», — взвизгнул Байжан. Тотчас, по крайней мере, десяток делегатов бросились к выходу, который тщетно пытались перегородить собой два бородача казака. Неразбериха и всеобщее возбуждение давали себя знать все больше: уже многие рвались наружу. Пригнувшемуся Байжану не составляло труда вместе с толпой протиснуться в дверь, а потом, обежав казарму, найти дыру в глиняном заборе, который окружал военный городок.

Он знал, что его наверняка будут искать, но был уверен, что время есть. Очень уж не терпелось Долматову начать свое первое в жизни государственное действо.

Самым надежным, пожалуй, было бы укрыться среди юрт киргизского эскадрона. Там он переждет, не вызывая подозрений, а потом ускользнет на квартиру Глеба Ильина. Для хозяев и соседей у них была легенда: Байжан за плату служит полковому пропагандисту — приносит кизяки, топит печь, чистит коня. Уильцы к этому привыкли и считали вполне естественным, что у Ильина есть киргиз для черной работы.

Никто в эскадроне не обратил на него внимания: все были озабочены предстоящими верблюжьими скачками.

Байжан обошел огородами улицу, по которой тянулись на площадь уильцы, и осторожно выглянул из-за плетня. На пустыре, где стояли плоскокрышие домики агитпункта, продотдела и следственной комиссии, не было никого, кроме Капустина, который лениво прислонился к косяку двери и как будто чего-то ждал. Однако как раз Капустину попадаться на глаза и не хотелось. Надо было возвращаться, чтобы задами, но с противоположной стороны пробраться к дому Ильина.

И тут Байжан увидел самого Глеба. В седле, но… Конь его шел шагом, а за стремя держался арестантский начальник — комендант Овчинников.

Стоило пронаблюдать, случайно ли они вместе? Через минуту Байжан убедился, что хорошего мало. Ильин, Овсянников и Капустин скрылись в домике следственной комиссии.

Он огляделся: где бы ему спрятаться самому? Полуразваленная пирамидка кизяков, рядом — сорванная с петель дверь, валяющаяся на снегу. Кто-то, видно, приготовил на дрова. Холодновато будет… Но уйти Байжан теперь не имеет права.

«Неужели потянулась ниточка от Матцева? — с тревогой подумал он. — Может, и Буржаковского взяли?»

Дверь отворилась, появился Капустин. Передвинул кобуру с наганом с бока на пупок, засунул руку в карман и, достав горсть семечек, принялся беспечно их лузгать.

Благодушная его поза не обманула Байжана. Он разворошил кизяки, прислонил к ним дверь, чтоб никто не заметил его со спины, и стал ждать. Что у Глеба Рудякова дела обстоят неважно, он уже не сомневался.

— Понятно, — сказал Гаюсов, — фамилию тебе сказал тот губошлепый. Ну, Гаюсов. Что из того?

— Об этом чуть позже. — Глеб встал, взял из пачки «Катыка» папиросу, чиркнул гаюсовской зажигалкой и вернулся на место. Гаюсов не шелохнулся, хотя когда рука Рудякова оказалась в полуметре от нагана, напрягся.

— Скажи, Гаюсов, откровенность за откровенность, на что ты — именно ты! — рассчитываешь, оставаясь в Уиле? Что у тебя общего с загнанными в угол мужиками? Продразверстка не нравится? Или ты эсер по убеждениям? Извини, смешно.

— Мое кредо — выжить. — Гаюсов качнул головой, криво улыбнулся. — Ты прав, от серовского сборища меня тошнит. Выхода другого нет. Не вижу.

— Неправда. Видишь. Мои документы ты взял не просто так, верно?

— Читаешь мысли? Поздравляю. Да, Глеб… Как ты сказал?.. Рудяков. Ты догадался. Я надеюсь на твое удостоверение АРА. На первое время пригодится.

Кивком Глеб подтвердил: что ж, вполне вероятно.

— Теперь ты должен понять, что каждый лишний день в Уиле — меч над твоей головой.

— Почему же?

— Притворяешься, Гаюсов. Не один я представляю ВЧК в банде. Не один я знаю, чем занимался в свое время контрразведчик генерала Дутова в родных краях Василия Серова и братьев Долматовых. Ты из их родни насмерть никого не запорол?

— Бред! — Гаюсов отшвырнул от себя пепельницу. — Лично я не был ни в Куриловке, ни в Орловке.

— А рыжий крикун? Помнишь, ко мне цеплялся? А тебя опознал. Я ему рот заткнул: проверю, мол. Если поискать в дивизии, пострадавших от монархистов и контрразведчиков немало. Не простили, не думай.

Гаюсов барабанил пальцами по столу.

— Кстати, твои улики против меня… — Глеб помолчал. — По крайней мере, они не бесспорны.

— Оставь! Их достаточно, чтоб швырнуть тебя к стенке, чекист! Ладно, не будем об этом. Предлагаю сделку. Ты мне пишешь рекомендацию своим… Тьфу! Не в ЧК, конечно, а руководству АРА. Чтоб взяли под крыло. А я тебе даю это.

Он многозначительно поднял над столом серую папку. Глеб покачал головой.

— Почему же?! — Гаюсов вскочил со стула, швырнул папку. Сел. — Не пойму.

— У тебя нет убеждений, Гаюсов. Ты сказал, что хочешь одного — выжить. Но твой должок перед нами слишком велик. Спасать врага революции я не буду. Даже ценой жизни.

— Железный чекист… Подражаете своему богу Дзержинскому. Твое дело. Американский твой документик я пока придержу. Но папку оставлю в столе. Если ее увидит Турсенин, объясняться будешь с ним. Я отпущу тебя. Без бумаг и без оружия. Устроим перемирие до утра. Ни ты, ни кто другой — ни слова о дутовце Гаюсове. Есть только Буров. Я до утра продержу папку в столе. У тебя есть шанс передумать, Рудяков. Рекомендация против папки. Идем.

— Верни ремень, — устало сказал Глеб.

— Это могу. — Гаюсов открыл ящик, снял с ремня маузер в кобуре. — Держи.

Глеб, а в шаге за ним Гаюсов вышли из домика следственной комиссии.

— Что, поговорили? А то Кузьма мне ключ оставил, — наивно распахнул голубые глазищи Капустин. На его губе повисла шелуха семечек. Совсем невинный деревенский парнишка. Если б не шашка и не наган у пояса.

Со стороны ярмарочной площади слышались дикие вопли: скачки шли вовсю.

— Где Турсенин? — спросил Гаюсов.

— Товарищ председатель следкомиссии маленько в подпитии, — ухмыльнулся Капустин. — Дрыхнут с Любашкой.

— Передай, что ключ у меня, — Гаюсов многозначительно оглянулся на Глеба. — Пойду-ка и я, люблю джигитовку смотреть. А ты, Ильин?