Хозяин морей. На краю земли - Патрик О'Брайан

— Скажу, скажу, какая беда с этим корытом. Народишко тут не смехучий, а сучий. И все время братишек с «Дефендера» раком ставят. Добавочные работы до икоты, добавочные учения для пущего мучения, задница все время мокрая: днем и ночью пользуют. Том Пупкин над нами вьется, да когда-нибудь навернется.

Традиция недоносительства была так сильна, что все матросы, кроме самых бестолковых, тотчас потупились или стали разглядывать через фальшборт вечернее небо с делано бессмысленными лицами, после чего даже последние простаки, бросив с разинутым ртом беглый взгляд на чревовещателя, последовали всеобщему примеру. Оратор был определенно известен — это был Комптон, бывший цирюльник с «Дефендера». Губы его почти не шевелились, и он смотрел через борт с бесстрастным выражением лица, но звук голоса исходил от него. Тут Джек и сам вспомнил, что среди пополнения был чревовещатель — необычный тон, несомненно, был элементом представления. Слова не оскорбляли никого лично; эпизод не стоил выеденного яйца, и, несмотря на явное желание Пуллингса схватить голубца за шиворот, лучше всего было сделать вид, что ничего не произошло.

— Продолжайте, — повторил Джек Обри, обращаясь к морякам, окружившим «короля Артура», и, подождав, пока на того опрокинут еще с полдюжины ведер, в сгущающихся сумерках направился на шканцы.

В тот же вечер, настраивая в каюте скрипку, Джек Обри спросил у доктора:

— Вам никогда не доводилось слушать чревовещателя?

— А то как же. Дело было в Риме. Этот умелец заставил говорить статую Юпитера. Будь его латынь получше, я бы поклялся, что слова исходят из уст бога. Маленькое темное помещение, торжественный как пророчество голос — все это было великолепно.

— Возможно, полубак нужно было огородить, наверное, и тут применимы принципы галерей чревовещателей. Произошла самая странная штука: этот малый мне в лицо говорил разные вещи, думая, что он невидимка, хотя я видел его так же отчетливо, как…

— Как пикового туза?

— Да нет. Не совсем. Так же отчетливо, как… Как бы это объяснить, черт побери? Так же отчетливо, как мои пять пальцев? Или таможенную заставу?

— А может, как сейлсберскую ветчину? Или красную селедку?

— Может, и так. Во всяком случае, матросики с «Дефендера»…

В этот момент в открытый световой люк вниз спрыгнул боцманский кот: тощее молодое животное с несколько подлым характером, которое тотчас замурлыкало и начало тереться об их ноги.

— Кстати, — произнес Джек, рассеянно дергая кота за хвост. — Холлар просил придумать этому подлецу хорошее классическое имя, которое не позволило бы нам ударить лицом в грязь. Он считает, что Барсик или Мурзик — чересчур простецкие клички.

— Единственно подходящее прозвище для боцманского кота — это Линёк, — отозвался Стивен.

Мгновенно оценив смысл сказанного, капитан Обри так звучно покатился со смеху, что заставил улыбнуться вахту левого борта аж на полубаке.

— Ах ты, господи, — произнес он, вытирая голубые глаза. — Жаль, что не я придумал такое! Брысь отсюда, глупое животное, — цыкнул он на кота, который заполз ему на грудь и, закрыв глаза, самозабвенно терся усами о лицо. — Эй, Киллик, ты слышишь? Убери кота. Отнеси его к боцману. Киллик, ты знаешь, как его звать?

Киллик заметил скрытое веселье в голосе капитана и, поскольку сам был в духе, снизошел к тому, чтобы ответить:

— Нет, не знаю.

— Его зовут Линёк, — сказал Джек и снова захохотал. — Боцманского кота зовут Линёк, ха-ха-ха!

— Все это хорошо, — отозвался Стивен, — но само по себе это орудие истязания противно человеческой совести, и ничего смешного я в нем не вижу.

— То же самое талдычит и отец Мартин, — отвечал Джек. — Дай вам обоим волю, так в вашем земном раю никого бы не пороли годами. Представляю себе, что за бедлам получился бы в результате. О господи, даже живот от смеха прихватило. Но не скажете же вы, что у нас на корабле наказывают за каждый пустяк. После выхода из Гибралтара еще никого не выпороли. Я не люблю плетку, как и всякий другой, но иногда приходится прибегать к телесным наказаниям.

— Ба, — сказал Стивен. — Только рабская натура согласится с вами. Так будем мы сегодня музицировать? А то завтра мне будет не до того.

На следующий день «Сюрприз», несмотря на медленный ход, по всей вероятности, должен был пересечь линию тропиков — точку, в которой Стивен имел привычку устраивать кровопускание всем своим подопечным в качестве профилактики тропической лихорадки и средства от злоупотребления мясом и грогом под почти отвесно стоящим тропическим солнцем. На месте капитана на широтах между 23° 28' N и 23° 28' S он бы всех перевел на диету из овощного пюре и каши на воде. Кровопускание предстояло производить на шканцах, куда моряки должны были проходить один за другим, с тем чтобы никто не смог спрятаться в бухтах тросов или за ними. Дело в том, что многие из тех, кто был готов, не дрогнув, пролить в бою и свою, и неприятельскую кровь, не переносили зрелища лечебного кровопускания.

Вторая половина дня была самым подходящим для этой процедуры временем, а до полудня оба лекаря усердно оттачивали все свои ланцеты и скальпели. Хиггинс по-прежнему чрезвычайно робел в присутствии своего начальника, словно боялся, что доктор Мэтьюрин вот-вот заговорит с ним на латыни. Запас слов этого языка, как, впрочем, и английских медицинских выражений, у Хиггинса был настолько ничтожен, что иногда Стивен думал, уж не присвоил ли его помощник имя какого-то знающего человека, возможно, даже своего бывшего хозяина, попросту украв его диплом. Однако доктор не жалел, что взял его в плаванье: Хиггинс уже проявил свой бесспорный талант дантиста в двух случаях, когда сам Стивен не решился бы оперировать. Матросы смотрели на него как на какое-то чудо. Несколько типичных ипохондриков — сильных, здоровых мужчин, которые раз в неделю сказывались больными, и их приходилось «лечить» безобидными пилюлями, изготовленными из мела, розового красителя и сахара, — перебежали от Стивена к Хиггинсу, и хотя Стивен вовсе не возражал против этого, его несколько встревожили доходившие до него слухи. Матросы шептались, будто бы из утробы Джона Хейлса Хиггинс извлек живого угря. Несли они и другую дичь в том же роде, и Стивен твердо решил положить этому конец. Но пока ему нечего было предъявить Хиггинсу, а поскольку тот молчал в тряпочку, то оба так и сосуществовали, ни говоря ни слова.

Находясь тремя палубами выше лазарета (доктора точили свои инструменты при свете лампы, сидя возле рундука с лекарствами, далеко ниже ватерлинии), капитан Обри, залитый ослепительным солнечным светом, в сопровождении Пуллингса мерил шагами шканцы. Хотя ветер по-прежнему был слаб, на лице капитана было довольное выражение. Перед ним простирались тщательно надраенные палубы, на которых происходила несуетливая, но безостановочная деятельность: бывшим матросам «Дефендера» показывали, как пропускать через блоки лопари орудийных талей и крепить пушки. Со стороны носовой каюты слышались голоса гардемаринов, которые хором повторяли латинское местоимение hie, haec, hoc[18], сопровождая декламацию веселыми шутками, которые мягко пресекал отец Мартин. После их обеда, но еще до своего капитан проверял вместе с гардемаринами их дневные задания, иначе говоря, их индивидуальные расчеты положения судна в полдень по высоте солнца и разнице между местным и Гринвичским полднем, установленной на основании показаний хронометра, уточняя полученные данные на основании счисления. Иногда ответы получались совершенно несуразные: некоторые из юношей, похоже, были не способны освоить основные принципы расчетов и пытались подогнать свои ответы наугад или попросту списывали их у товарищей. Что касается Бойла (хотя он и происходил из семьи моряков), то этот недоросль прочно сел на мель, доплыв только до середины таблицы умножения. Кэлами и Уильямсону было не по душе, что их снова усадили за учебники (давно плавая без всякого учителя, они любили прихвастнуть опытом и пустить пыль в глаза новичкам), но все же в целом они были славные ребята. Старший канонир тоже приглядывал за ними, а его жена заботилась о том, чтобы они были как следует обихожены. Конечно, миссис Хорнер стирала им рубахи по такому важному случаю, как трапеза в капитанской каюте, лучше, чем Киллик. Джек подозревал, что она из женского упрямства стирала их в пресной воде.