Коло Жизни. Бесперечь. Том второй - Елена Асеева

– Да… да, мой любезный, ты прав, – много ровнее отозвался Перший, и, испрямив стан, нежно огладил по волосам юницу, приголубив ее голову, и с тем крепче прижав хрупкое тельце к своей груди. – Ноне во имя Крушеца, надобно создать все условия для плоти… И почаще ее прижимать к себе, голубить, целовать, чтобы она не ревновала нас к Владелине и лучице… Ощущала нашу заботу… Умничка. Она такая умничка… Я все никак не мог понять, почему девочка нас сторонится, а она взяла и все рассказала. Просто золотая плоть… такая умная, любознательная, чуткая. Это явственно предпочтение Крушеца… Я еще в прошлый раз приметил, что малецык благоволит к чувственным, смышленым людям… Мой замечательный, неповторимый Крушец, я также скучаю по тебе.

Перший все еще прижимая к себе девушку медленно поднялся на ноги и неспешно направился к своему креслу, на ходу легохонько ее покачивая, и продолжая, что-то трепетное шептать в лоб, однозначно желая, чтобы его услышала лучица. Асил развернувшись, молча, смотрел вслед брата с мягкостью и единожды волнением во взоре. Он нескрываемо любил старшего Димурга, сие всегда показывал, и вместе с тем остро от него зависел, от его нежности, напутствия, поддержки. Может потому, стоило лишь Першему опуститься в кресло и усадить на колени, спящую юницу, двинулся к нему, пред тем оставив на столике пустой кубок. Атеф остановился обок кресла Першего и полюбовно оглядел сначала девушку, посем темное лицо брата на которое лениво возвращалось золотое сияние, являющееся признаком всех Зиждителей Вселенной Всевышний.

– Крушец, ты назвал так лучицу? – погодя поспрашал Асил, однако тот вопрос прозвучал мысленно, иль может на ином недоступном для девушки языке.

– Да, – также тихо отозвался Перший, и, положив правую руку на облокотницу, притулил на нее голову Еси, чтобы ей было удобно лежать, расправив не только материю сакхи, но выпрямив конечности. – Я дал ему имя… Он меня попросил. Ему не нравилось быть без величания. Сказал мне тогда: «Почему я должен ждать имя. Ждать так долго… Хочу, чтобы дал сейчас… Ведь у всего, что нас окружает, есть название… А лучица это слишком неопределенно.» – Старший Димург широко улыбнулся и немедля растянувшиеся полные губы вспенили в целом на его лице сияние. – Как я мог противостоять такой разумности… такой чувственности… Крушец. Ему сразу понравилось это имя. Так, что можно сказать мы выбрали его вместе. Он, чтобы быть чем-то определенным… Я, чтобы привязать его к себе, чтобы не потерять, чтобы он не выбрал какую иную печищу.

Есислава нежданно глубоко вздохнула, и, шевельнувшись на коленях Бога, отворила очи, пробуждаясь. Ее сны, особенно после настойки, всегда были кратковременными, они несли в себе единственную цель снять напряжение с плоти и умиротворить лучицу, потому пробуждаясь девушка чувствовала себя много бодрей. Сейчас она только мгновение справлялась со своими мыслями, судя по всему, вспоминая последнее, что было пред ее сном, а после перевела взгляд на лицо старшего Димурга и нежно ему улыбнувшись, сказала:

– Бог Перший, – вкладывая в это величание, каковое Господу когда-то даровал Родитель всю любовь, живущую в ней, как к Творцу всего человеческого, так и Отцу божественного. – Значит этот Оньянкупонг, он не верховное божество, не Бог? А кто тогда?

Лицо старшего Димурга воочью дрогнуло, похоже, не только каждой черточкой, жилкой, но и, в общем, всей поверхностью кожи. Бог нескрываемо не хотел говорить об Оньянкупонге, боясь болезненной реакции Крушеца, но молчать сейчас, когда девочка, наконец, с ним заговорила было тоже нельзя.

– Может об этом… Неизвестно каком Оньянкупонге вы поговорите позже, – отметил Асил, он приметил трепыхание лица брата и попытался избавить его оттого неприятного толкования. – Позже, когда ты Есинька не будешь столь слаба и сможешь выслушать Першего.

– Просто занимательно, получается, – произнесла Еси, выслушав речь Асила, впрочем, не желая уступать Богам. Медлительно она вздела вверх левую руку и прислонила ладонь к правой щеке Димурга, сделав то самое, о чем давно мечтала. – Ты хотел, чтобы Крушец появился в человеческом роду Оньянкупонг, а он этот род у ашти считается божественным.

– Не род, моя любезная… Оньянкупонг так величают ашти верховное божество, – неспешно роняя слова, пояснил Перший, явно раздумывая о том, что можно рассказать девушке. – Люди из рода Оньянкупонг никогда не жили на Земле… в Млечном Пути… Их роды существуют лишь в определенных Галактиках Димургов: Татания, Сухменное Угорье, Серебряная Льга… В Галактиках Атефов: Становой Костяк, Геликоприон… В Галактиках Расов: Синее Око, Золотая. Есть определенные роды в моих отпрысках, каковыми я дорожу… каковые обладают особыми качественными и нравственными характеристиками. И род Оньянкупонг из тех отпрысков. Одначе, каким образом на Земле люди стали поклоняться божеству с величанием этого рода мне не ведомо. Ведь я расселением людей в Млечном Пути не занимался… Тут за всем приглядывал Темряй.

– А кто воспитывал твоих отпрысков на Земле? – вопросила юница голосом, в котором все еще ощущалась слабость от перенесенного. – Духи? Дажба рассказывал, что когда детей привезли с Золотой Галактики, их тут воспитывали духи… Духи… Выхованок… Батанушко… Ведогонь… – Верно, воспроизводя воспоминания, молвила она и еще плотнее прижала руку к щеке Бога, страшась, убрав ее потерять с ним единение.

– На начальном этапе, за детьми присматривают особые создания, это не только у Расов, это у всех Богов. И если у Расов – духи, у нас – нежить, у Атефов ометеотли и дзасики-вараси, – произнес Перший и почувствовав, как нежданно резко дрогнула, вероятно ослабнув, рука девушки покоящейся на его щеке торопливо ее придержал, чтоб не разрушать витающего окрест них тепла.

Асил мягко улыбнулся, вложив в сияние своих губ и кожи радость, что отрешенность девочки ушла окончательно, и днесь можно было ожидать более тесного соприкосновения. Бог медлительно обошел кресло брата, и, воссев на соседнее, оперся спиной об его ослон, с прежней теплотой не сводя взора с лица Есиньки.

– В целом у Зиждителей много разнообразных существ, – продолжил толкования Перший и чуть развернув длань руки юницы, прикоснулся к ней губами. – Одни лечат бесицы-трясавицы у нас, лисуны и водовики у Расов, ваканы и камадогами у Атефов, другие учат… Есть те, которые занимаются выведением и улучшением видов животных, сортов растений, себе подобных и даже человеческих особей.

– Ваканы, – протянула, точно припоминаючи Есислава, и губы ее такие же полные, как и у Димурга, тягостно дрогнули. – Они так больно лечат, – и в тембре голоса сейчас прозвучала горечь, вроде она жаловалась Першему на Атефа.

– Что ты сказала? – встревожено переспросил Асил, он, сидя справа от брата, мгновенно уловил и саму молвь, и огорчение в ней.

– Сказала, что ваканы очень больно лечат… Потому я рада, что родилась не среди их народа, – молвила девушка, и теперь затрепетали, и ее рыжие, чуть вздернутые бровки, восстанавливая в памяти испытанную боль и невозможность о ней кому сказать.

О том, что чувствовала у манан Еси не говорила даже Стыню, но нынче ей так захотелось пожаловать Першему… Першему, который был так близок, так любим… который мог пожурить Асила и приголубить ее.