Наездницы - Энтон Дисклофани

Я впала в беспамятство и начала бредить. Вставляя мне в рот градусник и придерживая его кончиком пальца, чтобы я не вытолкнула его языком, миссис Холмс старалась ко мне не прикасаться.

– Не надо, Теа.

Но я не унималась, продолжая вяло сопротивляться.

Ближе к утру мое дыхание стало совсем затрудненным, и у меня поднялась температура. Каждый раз, когда я просыпалась, мне казалось, что я дома.

Еще кто-то вошел в комнату вслед за миссис Холмс. Я увидела четкие очертания фигуры высокого и худощавого мужчины. Наверное, к этому моменту я уже все время бредила.

– Сэм! – позвала я, пытаясь подняться.

– Тс-с, – удержала меня миссис Холмс.

Я знала, что когда маме сообщат о моей болезни, она ко мне приедет. Она не сможет не приехать.

Когда я снова открыла глаза, надо мной стояли миссис Холмс и какой-то мужчина. Я поняла, что это врач.

– Теа, мы слушали твое сердце, – пояснил он.

Я в смущении приложила руку к области сердца, спрашивая себя, поднимал ли он для этого мою сорочку. Даже своим заложенным носом я ощущала исходящий от доктора кисловатый запах. Вместо белого халата на нем был серый костюм. Папа всегда надевал белый халат, посещая пациентов. Но сегодня было воскресенье, и врач приехал сюда только ради меня. Он был низеньким и толстым и подходил миссис Холмс гораздо лучше, чем мистер Холмс. Жена доктора, скорее всего, была высокой и стройной. Так уж устроен мир.

Он взял мое запястье и крепко сжал его пальцами, нащупывая пульс.

– На прошлой неделе она несколько часов ездила верхом под дождем, – пояснила миссис Холмс. – Она промерзла до костей. И еще, – понизив голос, добавила она, – девочка очень скучает по дому.

– Наездница?

– Да, – ответила я.

Миссис Холмс подошла к шкафу и извлекла из него стопку белых полотенец. Когда дверца шкафа закрывалась, я успела заметить в закрепленном на ней зеркале свое отражение. Я была очень бледной.

– Все девочки ездят верхом, – произнесла миссис Холмс, как будто досадуя на неизбежность этого.

Мне показалось, что она сердится на мистера Альбрехта за то, что он разрешил мне ездить под дождем. Впрочем, он ей явно нравился, и в столовой он всегда сидел за одним столом с Холмсами.

– Я не хотела заболеть, – заявила я.

Я была не из тех, кто способен на нечто подобное.

Миссис Холмс ничего на это не сказала. Я уже научилась читать мысли мистера Холмса. Выражение его лица постоянно менялось в ответ на сказанное девочками. Я видела, когда он доволен, возмущен или растерян. В отличие от супруга, миссис Холмс всегда сохраняла полную невозмутимость, и я невольно восхищалась этой ее чертой. Хотела бы я научиться такому самообладанию! Ее одежда была настолько старомодной, что, казалось, принадлежит другой эпохе: юбка до самого пола, камея, наглухо застегивающая ворот блузки под горлом. Холмсы считались прогрессивной парой: они покончили с дамскими седлами, как только возглавили школу, за что я была им безмерно благодарна. Именно Холмсы сподвигли многих девочек подать заявление в женский колледж. И хотя некоторые из них вышли замуж прежде, чем началась учеба, большинство действительно получили образование. И все же миссис Холмс представлялась мне пережитком ушедших времен.

Доктор ощупал мою шею.

– Болезнь – это загадочное и зачастую необъяснимое явление, миссис Холмс. Если мы будем знать ее причину, это будет означать, что мы знаем больше самого Господа. Больше науки.

Миссис Холмс что-то пробормотала, но в этом бормотании я не уловила ни согласия, ни возражения. Доктор улыбнулся и подмигнул мне. Затем он попросил меня сесть в постели и, немного подышав на холодный стетоскоп, прижал его к моей спине. На мне была только ночная сорочка и никакого белья.

Я была практически обнажена перед этим мужчиной. В груди у меня болело, и я с трудом дышала, и тем не менее мне было стыдно.

Закрыв глаза, я делала глубокий вдох, когда доктор меня об этом просил. Я радовалась тому, что я не дома, потому что тогда меня осматривал бы отец и увидел бы меня раздетой. Но если бы я была дома, я бы не заболела!

– Сильная простуда, – провозгласил врач, закончив осмотр.

Он мне понравился. Он встал на мою сторону.

Раздался стук в дверь, и я опустила книгу.

– Войдите, – отозвалась я.

Это был мистер Холмс. Он был в костюме. Жизнь в лагере продолжалась и без меня. Все здесь одевались строго и официально. Мистер Альбрехт надевал к бриджам черный редингот, а женщины-учителя носили платья строгого покроя. Я разгладила одеяло у себя на коленях.

Он уселся в кресло возле моей кровати, которое, казалось, с трудом вместило его сложившуюся пополам высокую фигуру.

– Привет, – произнес он и улыбнулся.

Он был слишком высоким для верховой езды. Ему было бы очень трудно удерживать равновесие. Может, в детстве он и смог бы освоить это искусство. Научить ездить верхом высокого взрослого было почти невозможно. Я знала, что должна испытывать неловкость, впервые в жизни оставшись наедине с мужчиной, который не приходится мне родственником. И все же я ничего подобного не ощущала.

– Привет, как вы себя чувствуете?

– Со мной все хорошо. Вообще-то этот вопрос должен задать я. Тебе лучше?

Я кивнула.

– Что ты читаешь?

Он кивком указал на мою книгу.

– «Хауардз-Энд»[9].

– Ты любишь читать?

– Обожаю!

Он взял в руки книгу и стал рассматривать обложку.

– Я тоже обожаю читать. В мире Форстера столько жестокости и столько доброты! Но я не хочу портить тебе удовольствие от чтения. Я вижу, ты прочитала только половину.

– Но это касается всех книг, верно? – несмело спросила я, однако же зная, что права. – Если в них рассказывается о настоящих людях.

– Пожалуй, да.

Я видела, что мне удалось удивить и порадовать мистера Холмса. Какое-то время мы молчали.

– Теа, я обеспокоен. Миссис Холмс говорит, что ты скучаешь по дому… – Я хотела возразить, но он поднял руку: – Этого не стоит стыдиться, Теа. Многие девочки скучают по дому. Обычно это быстро проходит. Но ты здесь уже два месяца.

Я теребила прядь волос. Поскольку я не мыла голову почти целую неделю, наверное, выглядела ужасно. К тому же я была бледной и растрепанной.

– Но я не скучаю. Я скоро поеду домой.

Он наклонил голову, и я заметила, что он пытается скрыть от меня свое удивление.