Уильям Шекспир. Человек на фоне культуры и литературы - Оксана Васильевна Разумовская

Бесформенный, уродливый комок,

На плод такого древа непохожий.

С зубами ты родился в знак того,

Что в мир пришел, чтобы терзать людей.

Шекспир изображает Генриха одной из первых политических жертв Ричарда III, по своему обыкновению произвольно трактуя существующие исторические свидетельства. Драматургу трудно было отказаться от очень эффектной сцены, в которой претендент-антихрист лишает жизни кроткого, беззащитного короля-мученика (при Тюдорах, в период народной «канонизации» образа Генриха, бытовало убеждение, что он был убит ударом по голове во время молитвы)[120].

Задумка изобразить Ричарда убийцей Генриха не принадлежала самому Шекспиру. Последний из Ланкастеров действительно окончил свои дни в Тауэре, однако еще при Тюдорах стали появляться различные мнения о причине его смерти (или ее непосредственном виновнике). Датируемая 1471 годом анонимная прозаическая хроника о царствовании Эдуарда IV утверждает, что свергнутый король умер «от меланхолии», охватившей его при вести о гибели сына и поражении войска ланка-стрианцев при Тьюксберри. Более распространенная версия гласила, что заказчиком его убийства был сам король Эдуард, для которого любые представители дома Ланкастеров представляли угрозу (даже полубезумный беспомощный Генрих – его могли использовать как символическую фигуру для объединения остатков оппозиции). Первым версию о причастности Ричарда к смерти Генриха высказал Томас Мор в «Истории Ричарда III» (опубл. в 1557). Эта же гипотеза выдвигается в «Хронике» Роберта Фабиана (1516). Шекспир выбрал именно эту версию как соответствующую тюдоровской пропаганде – и его собственной трактовке образа Ричарда в «Генриаде». Сложно отрицать негласный заказ на «беспристрастное» изображение узурпатора, исходящий от представителей тюдоровской династии, основатель которой отвоевал корону «в честном бою»[121] у этого самого Ричарда, однако есть подозрение, что Шекспир переусердствовал, отвечая на этот запрос, и существенно сгустил краски.

Не исключено, что драматург в процессе работы над историческими хрониками ощутил потребность «поляризовать» систему персонажей своих произведений и начал с темного полюса, который заведомо притягательнее светлого. Ричард был идеальным кандидатом в злодеи: сама природа отметила его зловещими и отталкивающими знаками с рождения, сделав изгоем и «белой вороной» на фоне привлекательных братьев. Известно, что его брат и соперник в борьбе за престол Эдуард IV обладал выдающимся для того времени ростом, шесть футов и дюйм, более ста восьмидесяти сантиметров, и вообще слыл ловеласом (Шекспир неоднократно подчеркивает это в хрониках). Историки полагают, что Ричард обладал средним телосложением и не особо выраженными физическими недостатками (имел нарушение осанки, а не горб). Что касается характера и поступков, то здесь Шекспир вообще взял себе полную волю и вывел герцога в одноименной пьесе кровавым убийцей и деспотом. Самое известное его злодеяние (которое до сих пор оживленно обсуждается специалистами в попытках реконструировать события и узнать истину) – это убийство двух малолетних племянников, вставших между Ричардом и вожделенным престолом. Сыновья Эдуарда IV действительно попали в Тауэр по приказу дяди и больше никогда не появлялись за его пределами, но был ли их палачом сам Ричард или какой-нибудь обделенный властью Ланкастер, остается загадкой по сей день. Многие историки считают Ричарда непричастным к этому жестокому злодеянию. Шекспир же не смог пройти мимо столь «сценичного» сюжета, так логично продолжающего тему детоубийства, затронутую в «Генрихе VI» (3).

Цикл пьес о «Генрихе VI», его врагах и преемниках, не исчерпал для Шекспира и его зрителей интерес к историческим хроникам. Драматург неоднократно возвращался к этому жанру на протяжении своего творческого пути: после небольшого перерыва, посвященного сочинению комедий, работе над циклом сонетов и первым опытам в жанре трагедии, Шекспир начинает сочинять еще один цикл исторических пьес, выросший в итоге в тетралогию: она была посвящена предкам злополучного Генриха VI – его деду Генриху IV (две одноименные хроники), отцу («Генрих V») и двоюродному деду, столь же неудачливому и слабому правителю Ричарду II. Особняком стоит хроника «Король Джон», не примыкающая ни к одному из исторических циклов, – она повествует о периоде правления Иоанна Безземельного (1167–1216), родного брата и наместника Ричарда Львиное Сердце (1157–1199). Эта пьеса считается одной из слабейших работ у Шекспира; при жизни она не ставилась.

Одной из последних исторических пьес (и, возможно, вообще драм) Шекспира была хроника о Генрихе VIII, которую он отважился представить публике только в конце своей драматической карьеры, через десять лет после смерти Елизаветы (она показана в пьесе новорожденной крошкой, которая появляется в сцене собственных крестин). Вероятно, Шекспиру принадлежит менее половины текста этой хроники – соучастие в ее создании молодого драматурга Джона Флетчера сейчас считается доказанным (по традиции, этой деталью объясняют художественную слабость пьесы). Ее постановка в 1613 году наделала много шума, но не из-за скандального сюжета или вольной трактовки описанных событий, а в самом буквальном смысле. Во время премьеры в театре «Глобус» выстрел пушки спровоцировал пожар, и деревянное здание сгорело дотла. Трудно придумать более эффектный жест для завершения драматической и писательской карьеры![122] Драматург невольно сжег за собой мосты (причем в пламени пожара, скорее всего, сгорели рукописные оригиналы его сочинений).

Если Шекспир и написал что-то после «Генриха VIII», то это была еще более беспомощная комедия «Два благородных родича»[123], которую литературоведы предпочитают записывать в dubia или вообще игнорировать. Некоторые исследователи считают, что Шекспир не только закончил свою карьеру комедией, но и начал с нее (а не с хроник). Путь к популярности посредством написания комедий был в елизаветинском театре более простым, чем погружение в запутанное национальное прошлое, – публика во все времена любила посмеяться, а в конце XVI века нуждалась в этом, возможно, острее, чем когда-либо.

5. «Забудем все свои тревоги в пирах, веселье, шумном торжестве»[124]

Несмотря на присущую комедии «легковесность» и беззаботность, она обладает весьма древней историей в западноевропейской литературе, притом не менее богатой, чем у ее неизменно печальной и серьезной сестры – трагедии. Покровительница комедии, древнегреческая муза Талия, «заведовала» также пасторальной поэзией, и в изображении живописцев чаще всего представала в образе полуобнаженной юной девушки с маской или другими эмблемами[125] комического жанра в руке. В эпоху Античности у нее было немало поклонников и служителей, в число которых входили такие выдающиеся авторы, как Аристофан, Плавт, Теренций. Аристотель не слишком высоко оценивал комедию, отказывая ей в облагораживающей силе катарсиса[126], присущего трагедии. «Комедия же, как сказано, есть подражание <людям> худшим, хотя и не во всей их подлости, ведь смешное есть <лишь> часть безобразного. В самом деле, смешное есть некоторая ошибка и уродство, но безболезненное и безвредное: так, чтобы недалеко <ходить