Кто косит травы по ночам - Галина Артемьева

Это 1913 год.

Надя знает, что будет дальше.

Так сказать, в принципе. В общих исторических чертах.

Закаты-восходы останутся. Но близится конец света. Сумерки человечества. Ей по вполне понятной причине чем дальше, тем страшнее перелистывать странички.

Пусть подольше устои кажутся незыблемыми.

Пусть девочки работают над ошибками в немецком, чтобы, выучившись, принести пользу семье и Отечеству.

Умилительно-серьезные рассуждения о будущем: «Я рада, что путешествую именно сейчас, потому что потом хочу получить хорошее образование, выйти замуж и родить много детей. Я хочу, чтобы моим детям было со мной не только весело, но и интересно. Жаль только, что с математикой у меня наверняка ничего не наладится. От нее у меня болят уши, глаза и сердце».

Надя точно так же жаловалась на математику: «Я от нее делаюсь больная». Вот вечная детская мука.

А сейчас с легкостью помогает своим мальчикам решать задачи, от которых в их возрасте отступала в полном отчаянии. Интересно, что такое со временем накапливается, делая неразрешимое простым и понятным?

Невольно сравнивала она хозяйку дневника, девятилетнего ребенка, со своими детьми, старшими, чем эта девочка.

Или с той, на чье нимфоманское письмо в журнал пришлось отвечать вчера. Той – четырнадцать. Способы выражения мысли у современной девочки самые скудные: «Он сказал, я сказала, она сказала».

Реакции на ситуацию – на грани идиотизма.

При этом грамотой владеет, пишет без ошибок, запятые ставит, где положено.

Вполне возможно, считается хорошей ученицей.

Через четыре года сможет на законном основании выйти замуж и родить себе подобного.

Чему учить потомство будет?

Этот вопрос не стоит как таковой. Все средства массовой информации (и ее журнал-кормилец) пишут только о радостях секса, об оргазмах, об использовании мужчин во всех отношениях, словно мужчины не люди, а особая порода существ, только и годящихся для эксплуатации их женщинами, – они должны быть источниками телесных радостей, автоматами по изготовлению или добыванию денег, неважно, какими путями, – их проблема, и защитниками хрупкого женского мирка, который весь соткан из множества желаний и их удовлетворения. Низведение человеческих устремлений до уровня скотских.

Впрочем, каких же скотских? Скоты занимаются э т и м лишь в определенный период, не главное это в их существовании. Так – одна из функций организма, возводимая у человечества в доблесть.

Как этому противостоять? Как от этого укрыться?

Девочку из случайно найденного ими старинного дневника ничто не отвлекало от внутреннего роста – ни телевидение, ни радио, ни компьютер.

Ее, Надины, дети вряд ли способны к такому вдумчивому и детальному видению мира. У того ребенка совершенно иная степень зрелости. Человек взрослел сам в себе, его внимание не разбазаривалось на безумные фрагменты, навязываемые недобрым, алчным внешним миром, жаждущим поживиться любым клочком чужой души.

Она вновь обратилась к старенькой тетрадке. Вояж предпринят всерьез и надолго.

Швейцария, Северная Италия, снова Швейцария. Интересно было бы проехать по их маршруту, найти те отели, в Швейцарии наверняка все сохранилось, сравнить интерьеры, сделать фоторепортаж «Тогда и сейчас». Части из дневника перемежать с собственными впечатлениями. Или побудить вести путевые дневники собственных сыновей. Пусть поучатся.

Закончилась первая тетрадка.

Вечер второго дня

Незаметно пролетела светлая часть короткого ноябрьского дня. Дождь не утихал. Надя решила все-таки выйти из дома, размяться немного. Нужно отыскать в машине подзаряжалку, потом приготовить нормальный обед (или, скорее, ужин). Потом она еще подтопит печки, примет душ. Завтра с утра обязательно надо будет посмотреть, что там, на втором этаже.

Она надела высокие резиновые сапоги и плащ-палатку, накинула капюшон. Превратилась в человека без пола и возраста.

Ходячий стог.

Топ-топ-топ.

Плюх-плюх-плюх.

Чмяк-чмяк-чмяк.

Вокруг одна вода.

Открыла машину, забралась внутрь. Очутившись на привычном водительском месте, вдруг подумала: «А не газануть ли прямо сейчас в город? Вот так, ничего не собирая, не запирая, как есть сейчас, вставить ключ зажигания, ф-р-р-р-р – и поехали домой».

Увы! Разум, как всегда, обуздал ее порыв.

Подзаряжалки нигде не было. Неужели все-таки дома забыла?

А как же уверенность, что взяла, что проверила и перепроверила? Как-то все же раньше не жаловалась она на патологическую рассеянность и забывчивость такого рода, что вот, мнится, упаковала в багаж какую-то вещь, а вещи-то и нет. Тем не менее факт оставался фактом: необходимейшая деталь существования современного человека была самым глупым образом забыта в Москве.

Связь с внешним миром обрывалась.

Собственно, она сама рвалась остаться в одиночестве. Только мужа и мальчишек хотела слышать. И теперь самое главное в ее жизни становится временно недоступным.

Ладно, пару дней придется перетерпеть, а потом уж – все. Неделю она здесь не высидит, это точно. Испытала себя, и для первого раза достаточно.

Дом встречал светом и теплом. Второй день она здесь, и все уже обжито, уютно. Одиночество только тяготит, а вообще лучшего места не придумаешь, если захочешь душой согреться.

Надя принялась за хозяйственные дела, готовку, все время думая о дневнике, о прежнем укладе жизни, уничтоженном полностью, под корень. Счастливый Шарль, он может говорить: «Этими виноградниками наша семья владеет четыре века».

А у нас все так разгладили-разутюжили, что никаких представлений о времени дальше прадедов у большинства просто не имеется.

Чтение перед сном

Перед сном она вновь взялась за дневники.

Новая тетрадь, кожаная, с замочком и золотым обрезом, начиналась с драматического момента.

Отец Сашеньки принимает решение плыть морем из Франции в Англию, чтобы закупить там самое современное сельскохозяйственное оборудование для работы на своих российских угодьях. Он предполагает обучить крестьян пользоваться умными машинами, облегчить и интенсифицировать их труд, заставить их, по его выражению, иметь качественно иные притязания к жизни.

На семейном совете принимается решение: отец с матерью и младшим сыном Валерианом возвращаются по завершении лондонских дел на родину. Девочек оставляют учиться в великолепном девичьем пансионе, дающем фундаментальное образование. Учреждение с солидной репутацией.

Мать, выпускница Смольного, настояла. Она, бывшая институтка, критически относится к женским учебным заведениям России. «Институт у нас – тюрьма. За все годы не видели живой природы».