Да будет воля Твоя - Максим Шаттам

Все это время Джойс заботливо оберегала вынашиваемого ею ребенка. Она ласково с ним разговаривала, когда Йона не было рядом, объясняла ему, что его ожидает нелегкое будущее, но в нем будет и немало красот, которыми можно наслаждаться, и много удовольствий, вознаграждающих за трудности. И каждый раз, когда она плакала, то есть почти каждый вечер, она извинялась и просила небо, чтобы оно не сделало из ее ребенка меланхолика.

Но свое главное желание она адресовала непосредственно самому Господу: она не хотела, чтобы родилась девочка. Мир жесток, и ей не нужно, чтобы ее ребенок, будучи женщиной, познал бы все его тяготы. Поэтому каждое утро Джойс выискивала приметы, способные убедить ее, что она вынашивает мальчика. Мальчика, который вырастет в рослого мужчину, способного дать отпор караулившему его насилию.

Когда ей вот-вот предстояло родить, Йон вернулся вечером и заявил, что выбрал имя для младенца. Какого бы пола тот ни был. Если мальчик, то и речи нет, чтобы он носил его имя или имя его отца: в обоих случаях он все обдумал. Ребенок вряд ли родится, если ему суждено носить имя умершего.

Итак, родился Райли Ингмар Петерсен. Сокращенно РИП[7]. Если бы на свет появилась девочка, Йон назвал бы ее Рипли, но, к великому счастью Джойс, этого не случилось. После долгих колебаний вторым именем Йон решил дать сыну имя собственного деда, потому что старик все же обладал капелькой доброты и некоторым образом Йон надеялся, что это сможет изменить судьбу. Он никогда не жалел, что не дал ребенку собственного имени, он совершенно не хотел иметь в доме Йона-младшего. Когда его сын подрастет и достигнет возраста, когда сможет дать отпор, непременно начнутся проблемы, связанные с соперничеством двух самцов, Йон это точно знал, и при одной только мысли волосы на его руках вставали дыбом. Он не переносил, когда ему возражали, а уж тем более под его собственной крышей. Джойс это быстро поняла.

Первые годы жизни мальчика Йон старался его избегать. Часы напролет он проводил за рулем своего пикапа, сменившего «Плимут Бельведер», и никто не знал, ни куда он ездит, ни что он делает, даже ваш покорный слуга, однако никаких неприятностей он никому не доставлял. Он говорил все меньше и меньше, щеки его совсем запали и покрылись сеткой тонких, постоянно лопавшихся кровеносных сосудов, а его стремление властвовать усилилось многократно. Дома он не терпел жалоб и стенаний, и Райли быстро понял, что в присутствии родителя плакать нельзя. Джойс стала его наперсницей, его защитницей, и иногда, когда Джойс отсутствовала или слишком уставала, так как муж устраивал ей тяжелую жизнь, ее сменяла тетя Ракель.

Йон устроился живодером, единственным на весь округ, и муниципалитет согласился платить ему за мелкие услуги. Он убивал бродячих собак, наносил смертельный удар состарившимся или хромым меринам, подбирал трупы косуль и кабанов, разлагавшихся на дорогах и в пригородах Карсон Миллса, но в основном ездил по вызовам к тем, кто хотел избавиться от какой-нибудь дохлятины. Он грузил мертвечину к себе в кузов и растворял в природе: никто не знал, что он делал с останками. Полагали, что он сжигал их на опушке возле своей фермы, но, честно говоря, всем было наплевать. Есть целый ряд аспектов повседневной жизни города, подробности которых средний гражданин не желает знать. Обычно такие подробности связаны с поддержанием чистоты, но главным образом со смертью. Вся семья жила заработком Йона, составлявшим пригоршню долларов каждую неделю, и тем, что Ингмару, Ракель и Джойс удавалось извлечь из своей упрямой земли.

В течение этих нескольких лет Йон курил все больше и больше, сам скручивая сигареты, ибо так дешевле, и пил самогон, покупая его у парней с Севера: кучки фермеров, гнавших виски из кукурузы с собственных полей с использованием методик и дистилляторов, унаследованных от отцов еще со времен сухого закона. И, как обычно, пьяный он становился зол. Особенно зол. Много раз Джойс кричала посреди ночи и будила весь дом, и тогда Ракель, словно ангел (ангел страшный, с изможденным от времени и суровой жизни лицом, ангел с подрезанными крыльями и хриплым голосом, с пустым взглядом, но все же ангел), принималась распекать своего веселившегося или ругавшегося — в зависимости от настроения — племянника и уводила Джойс в свою крошечную спальню. Когда Райли подрос настолько, что больше не мог делить комнату с родителями, Ингмар предложил ему свой закуток, а сам отправился спать в большую комнату. В те ночи, когда его мать кричала от боли, причиненной его папашей, Райли зарывался в подушку и давал обещание, что никогда не поднимет руку на такую добрую женщину, как его мать. Разумеется, от года к году она становилась все менее красивой, но это не ее вина, что бы там ни говорил его отец, и мальчик сильно злился на отца за его жестокость. Однако с возрастом Райли понял, что это, собственно, не жестокость, просто Йон Петерсен был таким: неумолимым и суровым, он делал это не нарочно, а желание причинять зло другим являлось основой его характера. Впрочем, любой ребенок всегда находит для отца оправдания, даже когда таковых нет вовсе.

Ссоры на ферме участились, когда Джойс при поддержке Ракель и доброжелательном нейтралитете Ингмара, который, похоже, уже не поспевал за событиями, но мог вмешаться, если Йон переходил границы допустимого, начала вести себя смелее. Однажды она потребовала от мужа купить им телевизор, ибо они, скорее всего, последние люди на земле, у которых его нет, и так продолжаться не может, иначе они все станут дураками, не поспевающими за прогрессом, а телевидение несет культуру непосредственно в семью. Йон не желал даже слышать о телевизоре, считая его пустой тратой денег, но, главное, он боялся потерять частицу своей власти. По мнению Йона, телевидение, изобретенное «этими феминистскими шлюхами», стало инструментом, с помощью которого завладевают вниманием женщин и таким образом подрывают авторитет мужчины. А правительство быстро сумело сделать из него главный орган распространения своей пропаганды. Нет, Йон не хотел у себя телевизора. Но Ракель поддержала Джойс, и даже Райли устроил истерику, которую Йон прекратил звонкой обжигающей пощечиной. Когда однажды вечером он вернулся домой и обнаружил посреди кухни телевизионный приемник с его длинными антеннами, он чуть не задохнулся от ярости. Напрасно Джойс объясняла ему, что это Йонсоны подарили его Ракель, у которых та время от времени делала уборку, а сами купили себе цветной телевизор. Йон побагровел от гнева, и Ингмару пришлось вмешаться, чтобы он не задушил супругу голыми руками. Йон никогда не узнал, что это Ракель пожертвовала все свои сбережения, чтобы доставить удовольствие Джойс и Райли. После того случая Йон стал еще больше времени проводить на дорогах и еще меньше на ферме.

Но когда однажды ранним утром Ингмар взял свои вещи и отбыл в сторону Слейт Крик, течение жизни в доме Петерсенов внезапно изменилось. На протяжении уже нескольких дней старик ходил по дому сам не свой. Это началось, когда он тоже стал на долгие часы пропадать из дома. Никто не знал ни куда он ходил, ни что он делал, но его отлучки по времени практически совпадали с отсутствием Йона. Однажды он вернулся, сгорбившись больше обычного, и молча лег в большой комнате на софу, служившую ему кроватью. Так он лежал весь вечер, прикрыв глаза и не говоря ни слова, с видом еще более удрученным, чем всегда. На следующий день он сказал дочери, что идет на реку, хотя она и не поняла зачем, раз он не взял с собой удочку для ловли рыбы, но больше они его никогда не видели.