Арахно. В коконе смерти - Олег Овчинников

– Сморкайся!

Толик фыркнул.

– Правильно, через желудок! – подтвердил Валерка, механически складывая платок и убирая обратно в карман. – Вот и я решил не оригинальничать, а пойти по протоптанному пути. Сперва написал короткое вступление на тему: «Люди, не бойтесь пауков! Любите их, они же вкусные!» Потом придумал сорок восемь рецептов готовых блюд из пауков. Там есть и прикольные, например «Каракурт по-каракумски». «Возьмите двух самцов каракурта среднего размера, посадите в след от верблюжьего копыта и залейте водой…»

– Ты что же, предлагаешь этих пауков… есть? – уточнил Толик, заворожено наблюдая, как правая рука Звездобола тянется к пуговице на его джинсах, и ощущая при этом такую внутреннюю собранность, как будто это не рука вовсе, а, скажем, самка каракурта, только что побывавшая под копытом верблюда среднего размера, но уцелевшая… на горе окружающим.

– Ну да! А что? Ты вот, например, макароны любишь?

– М-м… Макароны! – скривился Толик и повернулся к собеседнику боком, так что самка-рука, не добравшись до сокровенного, разочарованно впилась в отворот рукава.

– Ну пельмени!

– Пельмени люблю.

– Вот! А ты их не боишься?

– Пельмени? Вообще-то, нет.

– Ну вот! На это и был расчет! Мы не боимся того, что едим. Нет, то что не боимся – любим. А Щукин говорит: «Нам не подходит»! – возмущался Валерий, имея при этом выражение лица побитой собаки, которая из лучших побуждений положила в хозяйский тапочек задушенную крысу, но осталась непонятой. – Ну не сволочь?

Толик изобразил замысловатое движение плечами, очень энергичное, но не выражающее ровным счетом ничего. Как сказал бы Борис: «Никогда не критикуй курицу, несущую золотые что, поручик?» Тем более на пороге ее кабинета.

– Ну теперь-то проблем не возникнет! – Валерка обмахнул лицо Анатолия веером распечаток. – Я все переделал. Пауков заменил дождевыми червями, а в конце приписал: «Люди, не обижайте пауков! Все равно они несъедобные!» С червяками, кстати, даже лучше получилось. Вот, читай. «Возьмите пару дождевых червей средней длины и посредством ланцета сделайте из них две пары более скромных размеров…» Нормально? Короче, я не отчаиваюсь!

– Это как раз неудивительно, – борясь с подступающим смехом, заметил Толик. – Странно, что ты вообще знаешь это слово.

– Какое?

– Отчаиваться.

– Как ты сказал? Погоди, запишу, – Звездобол полез в собственный карман, по-видимому, за записной книжкой, но вместо нее почему-то вытащил пейджер. – О! Прикинь, завтра одиннадцать обещают!

– Плюс или минус?

– Плюс! Ну вот и лето! Извини, мне пора! Щукин, наверное, уже извелся. Все, хоп! Увидимся!

Бодренько хлопнула дверь кабинета.

Насколько легче, оказывается, воспринимать собственные невзгоды в компании тех, кому повезло еще меньше, подумал Анатолий. Мысль показалась ему достаточно афористичной, и он рассеянно оглядел стены коридора в поисках авторучки и пачки листов «Для заметок». И, к своему удивлению, не обнаружил.

Вжик-вжик.

Ничего интересного.

Вжик-вжик.

Ничего интересного.

Вжик-вжик.

Ого! Интересного тут, конечно, мало, но хорошо, что он заметил этот выдающийся скос справа по курсу до того, как приложился об него лбом.

Вжик-вжик-вжик.

Он менял руку периодически, но за шесть с лишним часов поисков оба предплечья окаменели, уставшие пальцы гнулись с трудом, и лампочка в фонарике загоралась на чуть-чуть и тут же гасла, так что жидким лучиком с трудом удавалось осветить носки собственных сапог. Скоро его сил не хватит, чтобы заставить покраснеть нить накаливания.

Вжик-вжик.

И все-таки он не уставал нахваливать себя за то, что выбрал именно эту модель фонарика. С рычажком на рукоятке, похожим на ручной тормоз на руле велосипеда – для механической подпитки. Любые батарейки рано или поздно садятся, а энергия мышц… энергия мышц тоже порой иссякает, но не раньше, чем сядет основная батарейка-где-то в груди, слева.

Вжик-вж…

Ой, нет! А вот этого он предпочел бы не видеть. Лучше бы шел, как лунатик, щупая воздух перед собой и не замечая ничего по сторонам. Антон склонился обессилено, упер руки в колени и глубоко вздохнул. Вжикнул еще разок – влево и вверх, безо всякого желания, и состроил унылую мину. Нет, ему не показалось.

Антон стоял на развилке. Снова. Наверное, на тридцатой развилке за истекшие четверть суток. Сперва была раз-вилка, потом два-вилка, а вот эта, пожалуй, будет уже тридцатой. Ровный счет, наверное, пора остановиться. Да, пусть эта вилка станет на сегодня последней. Так и быть, он честно исследует оба пути, пройдет по ним либо до упора, либо до следующего перекрестка, сделает отметку в схемe, которая давно уже больше похожа на роспись олигофрена, чем на карту подземного лабиринта, и вернется назад. К ложу из грязных скомканных спальников, поделенной на двоих пред-пред-пред-последней банке тушенки и жене, которая никогда не упрекнет его вслух.

Возвращаться всегда легче, чем идти вперед, и гораздо быстрее по времени. Потому что когда занимаешься первопрохождением, неизбежно приходится оглядываться по сторонам, рыскать туда-сюда, томиться выбором на каждой развилке, в итоге выбирать неверные пути, ведущие в унылые тупики, и долго пятиться обратно. А когда возвращаешься, никаких лишних движений делать не нужно, знай себе иди по собственным следам, особенно когда у тебя есть такая замечательная путеводная нить. Антон потрогал катушку, притороченную к поясу сзади, пониже рюкзака. В мотке осталось еще прилично, значит, за шесть часов он удалился от Лежбища не больше чем на пять километров. Так что обратный путь получится совсем недолгим. Правда, в конце придется взбираться на обрыв по спутанной веревочной лестнице: Антон поежился.

Вжик-вжик-вжик-вжик-чтобы согреться и собраться с мыслями.

Ну, и куда сначала? Прямо, по нормальному проходу, где можно идти спокойно, почти не сутулясь, или по боковому, заметно забирающему вверх лазу, куда придется сперва карабкаться с языком на плече а потом, вероятнее всего, выбираться назад методом, распространенным в среде беспозвоночных животных типа членистоногих класса ракообразных? Это при условии, что по дороге он нигде не застрянет. Лево-право, лево-право и ни одной монетки, чтобы подбросить на ладони.

Вот когда пригодилась бы свеча. Поднеси ее к одному входу, потом к другому и посмотри, куда отклонится пламя. Если есть где-то впереди выход на поверхность, если осталась еще хоть капелька надежды на счастливый исход, пламя отклонится куда надо. Он и брал-то свечу как раз для такого случая, да вот не уберег, поддался глупому романтическому порыву и потратил, когда был твердо уверен, что завтра-домой.

Он зажег спичку, но тонкая сухая палочка, которой по уставу положено гореть ровно столько времени, за сколько выполняет команду «Подъем!» неуклюжий рядовой-первогодник, прогорела мгновенно, еще и стрельнула искрой под конец. Так что Антон остался с обожженным большим пальцем и в полном недоумении по поводу того, отклонилось ли пламя куда-нибудь и если да, то в какую сторону.