Русский диверсант - Сергей Михеенков

— Все хорошо. Стрелок твой здесь. Вон он, носом клюет. А самолет — вдребезги.

— Надо — к самолету. Надо…

— Там, товарищ лейтенант, теперь немцы. Сюда бы не нагрянули…

— Калюжный пулемет забрал?

— Калюжный вас забрал.

— А ты кто?

— Курсант Воронцов, — ответил Воронцов и, понимая, что перед ним старший по званию, прибавил: — Шестая рота Подольского пехотно-пулеметного училища.

— Какая еще рота?

— Шестая, — повторил Воронцов и швырнул в костер охапку сухих сучьев.

Черта с два такой за них заступится, подумал он и отвернулся. Пора было сменить Калюжного, пусть поспит у костра. Воронцов встал и потянулся за винтовкой. И в это время в глубине ельника, в противоположной стороне треснул сучок. Нет, это был не случайный звук. Так ломается придавленная ногой сушина. Воронцов медленно опустился на землю и залег за елью. Сдернул с оптического прицела парусиновый чехол и начал всматриваться в прогалы между стволами деревьев и зелеными наплывами кустарников. Вот качнулась ветка орешины, и человек в красноармейской телогрейке и надвинутой на уши пилотке перебежал от одного дерева к другому. Замер. Снова появился. Оружия в руках нет. За плечами вещмешок. Воронцов крепче придавил к плечу приклад и поймал в окружность прицела высокую фигуру. Да, оружия у него нет. Воронцов повел прицелом вначале влево, потом вправо. Никого. Значит, один. Он снова поймал его в прицел. В лице и осанке человека в зеленой телогрейке, который, должно быть, заметив их костер, теперь старался обойти его стороной и скрыться в орешнике, Воронцову показалось что-то очень знакомое, что он не просто вдруг узнал, а вспоминал. Это же Смирнов! Степка Смирнов! Что он здесь делает? И как его окликнуть? Сейчас ведь уйдет… И, словно тугой сучок в глаз, секанула мысль: а если он не один? И, если не один, то с кем? Если Степка выжил после Угры, то с кем он теперь? Если перешел через фронт, то понятно. Послан в разведку. Местность он здесь знает неплохо. А если не вышел?

Воронцов вскочил на ноги и, прячась за деревом, перебежал к часовому. Калюжный все так же дремал, привалившись плечом к дереву.

— Сержант, — окликнул его Воронцов, стараясь не выдать своего смятения, — иди к костру. Я подежурю.

Калюжный тут же побежал к костру, на ходу подхватывая сухие сучья.

А Воронцов пошел вдоль темной непроницаемой гряды старых елей, за которыми открывалась узкая поляна или лощина, заросшая таволгой и крушиной. Вскинул винтовку: голова в глубоко надвинутой пилотке какое-то время колыхалась над порыжевшими зонтиками таволги, а потом исчезла. Появилась снова, но уже правее. Оглянулась. Степка! Смирнов! Да он же! Он! Воронцов даже привстал и, не отрываясь от оптического прицела, сделал несколько шагов в заросли таволжника, когда увидел знакомый шрам на лице убегающего от него человека. Ошибки быть не могло. Там, в конце лощины, бежал, часто оглядываясь, его боевой товарищ, Степан Смирнов, командир третьего отделения их погибшего под Юхновом взвода.

— Степа-а-ан! — закричал он.

Через минуту голова в линялой пилотке, глубоко надвинутой на голову, выглянула из рыжего таволжника чуть левее, огляделась по сторонам и снова исчезла. И Воронцов понял, что Смирнов услышал его голос и возвращается.

— Степан! Иди к елкам и ничего не бойся! Это я! Воронцов!

— Санька? Как ты оказался здесь? — Шрам на подбородке Смирнова дергался, натягиваясь в судорожных движениях, как будто под тонкой, как намокшая папиросная бумага, кожицей пульсировал какой-то беспокойный нерв.

— А ты?

Когда они вернулись к костру, стрелок менял повязку на голове лейтенанта. Тот сидел уже не на носилках, а под елью, на охапке лапника, и встретил Воронцова и Подольского напряженным взглядом воспаленных глаз.

— То ты, курсант, один был, то вас уже двое… — Калюжный покосился на носилки, где лежал пистолет лейтенанта.

— Это мой напарник.

— Тоже курсант? — усмехнулся Калюжный.

— Тоже.

— Мутные вы ребята.

— Как лейтенант? — кивнул на забинтованную голову летчика Воронцов.

— В порядке. Жар, похоже, прошел. Вялый он какой-то, будто пьяный.

— Настой действует.

— Что, дальше пойдем? — спросил Калюжный, все так же настороженно поглядывая на Подольского. — Лейтенанта нести надо.

— Понесем. Теперь будет легче.

Воронцов и Подольский никак не могли привыкнуть к тому, что судьба снова свела их вместе. Они радовались этой встрече и в то же время оба понимали, что впереди их ждут нелегкие испытания. Там, возле темной гряды ельника, они успели рассказать друг другу многое. И дальше, что бы ни случилось, решили идти вместе.

Они разбросали костер, переложили лейтенанта на носилки и пошли вначале на юго-запад и, пройдя с километр, резко повернули на юго-восток. Теперь, если верить карте Подольского, они шли в сторону шоссе, держа направление немного под углом. Юхнов находился левее. Впереди — Мосальск. Фронт порыкивал и справа, и слева, и впереди. Двое несли носилки, третий шел замыкающим.

— Степ, — позвал Воронцов Подольского, когда стрелок ушел в дозор, — а отсюда до моей деревни совсем ничего. Если вот так, за уходящим солнцем, то километров тридцать-сорок.

— За день можно дойти.

— Можно и за день. Если идти не останавливаясь.

— Днем будем останавливаться на отдых. Идти — ночью.

— Кто там сейчас? Наши? Немцы?

— Не знаю. Может, уже наши. А может, еще и немцы.

— Помнишь, ты хотел вывести нас к партизанской базе? Но тебя тогда не послушались. Буза пошла. Поперлись через линию фронта. А могли бы еще тогда спокойно выйти к партизанам.

— Теперь я не знаю, где отряд Жабо. Может, в этом лесу, а может, северо-западнее, где-нибудь под Дорогобужем или Ельней. Конечно, если бы мы их разыскали, все для нас решилось бы там. Жабо меня должен помнить. Там бы, в отряде, и прошли проверку.

Воронцов теперь окликал Подольского по имени. К новой его фамилии надо было еще привыкнуть. А прежнюю, настоящую — забыть. Встретились в лесу. Случайно. Потом снова расстались. После падения самолета снова сошлись в одну группу. Чтобы легче было перейти линию фронта. Легенда, конечно, слабая. Любой мало-мальски опытный особняк тут же засомневается, начнет докапываться. Впрочем, особняк не поверит и правде. На новое имя легенда у Подольского была заготовлена основательная, хотя и простая: попал в плен во время боя, затем бежал, скитался по лесам, случайно прибился к группе…

Ночи в сентябре долгие, мглистые, с серым непроницаемым туманом. Росы ложатся на травы сплошной простыней. Ступил на поляну, прошелся немного, и в сапогах уже зачавкало. Поэтому всегда держали вдоль просек, но сами просеки обходили стороной. Следа за собой старались не оставлять. Уже стало белеть в верхушках деревьев, и рассветный ветерок заволновал листву на осинах, когда впереди, уже неподалеку, они услышали рокот моторов. Опустили носилки. Лейтенант открыл глаза.