Томка. Тополиная, 13 - Роман Грачёв

Я выдохнул с шумом. Так сдувается неперевязанный шарик в руках моей дочери, когда она расслабляет пальчики. Я огляделся. У стены холла, общего для нескольких офисов третьего этажа, стоял кожаный диван. Я опустился на него чуть ли не с разбегу. Кожа под моим задом опала с таким же звуком, как и шарик.

Марина продолжала что-то вещать в полной уверенности, что ее словам внемлют, но я не мог найти в себе силы поднести телефон к уху. Это черт знает что такое, мужики-друзья-товарищи! Просто полный пипец!!! Не первый год мы с ней разведены, а она все еще умеет, подобно китайским мастерам иглоукалывания, нащупать во мне какие-то точки, легким нажатием на которые можно отправить в нокдаун до конца дня. Я уже не знаю, типично ли женский это талант, исключительно ли женское оружие, либо им обладают лишь избранные представительницы прекрасного пола, сброшенные на землю злобными марсианами с целью извести под корень всю мужскую популяцию?

Я не скажу, что Марина во времена нашего супружества совсем уж ошибалась, подозревая меня в симпатии к воспитательнице Олесе Лыковой – безусловно, симпатии определенные были (да и не могли не быть, Олеська женщина очень симпатичная!), и не всегда мне удавалось их спрятать. Марина могла перехватывать и мои заинтересованные взгляды, скользящие по Олесе где-то в районе ее поясницы, и чересчур радостную физиономию при ее появлении во дворе с неизменными вечерними авоськами. Покажите мне мужчину, которого жена или подруга ни разу не ловила на этом смешном преступлении, и я покажу вам тряпку. Но, черт возьми, сейчас это не имело ровным счетом никакого значения, тем более что причины крушения нашего брака лежали в совсем уж иной плоскости. Не было у нас ни адюльтера, ни измен, ничего подобного! Марина просто ушла, бросив ребенка!

Что же означает ее сегодняшний выпад относительно «этой с сиськами-нулевками»? Ревность? Зависть? Отчаяние?

Я поднес трубку к уху.

– … ты меня вообще слушаешь? – неистовствовала Марина. – Да.

– И что скажешь?

– У Олеси третий номер…

Она осеклась, будто большой непрожеванный кусок стейка застрял в горле.

– Что, прости?

– Я говорю, у нее третий размер груди. – Хм…

Несмотря на всю абсурдность разговора, я не мог не почувствовать удовлетворения от меткого броска. Марина приняла мячик лбом.

– И что ты еще о ней знаешь?

– Практически всё. Она иногда храпит, но достаточно ткнуть в бок пальцем, и до утра не услышишь ни звука. На левой ягодице у нее маленькая родинка, на правой внизу, под самой складкой, чуть побольше. Когда она сильно смеется, начинает похрюкивать. Она любит холодный кофе по утрам, жареную картошку, белое вино и морепродукты. А еще она…

Телефон вмешался в мою тираду серией коротких гудков. Марина бросила трубку.

– … не выносит мне мозги, – закончил я фразу.

Гнев все еще пульсировал во мне, но я знал, что скоро он сойдет на нет. Я добился желаемого эффекта: Марина собиралась атаковать, но вынуждена была отступить, получив симметричный ответ. Единственное, что требовалось от меня в данный момент, это все-таки решить вопрос пребывания моей дочери в ближайшие сутки. Отказывать бывшей жене я, пожалуй, не стану, тем более что сегодня вечером и завтра почти весь день мне требовалась полная свобода действий. Завтрашний день обещал быть не из легких. Но и уснуть спокойно без Томки я не смогу.

Впрочем, возможно, Олеся побудет со мной.

Я отбил Марине сообщение: «Забирай, но завтра вечером привези обратно. Сильно не потакай», – и отправился доедать солянку.

Вечером Вселенная честно пыталась компенсировать пережитый днем стресс, но получилось не ахти. И я должен был предугадать, что за фразой «надо поговорить», произнесенной женщиной, не может скрываться что-то приятное. Скорее, наоборот.

Так и вышло.

Мы лежали на расправленном диване в гостиной Олеси, укрытые лишь тонкой простыней. Одеваться не хотелось, хотя из открытой форточки в комнату уже тянулась вечерняя осенняя прохлада. Пятнадцать минут назад мы выпрыгнули из пучины нежности, изнеможенные и счастливые.

Все удивительным образом совпало – за Ванькой в кои-то веки явился отец и забрал его на выходные на рыбалку. Нам с Олесей никто не мешал провести вместе весь вечер и всю ночь. Насчет завтрашней субботы, правда, я ничего обещать не мог. Я испытывал перед Олесей некоторую неловкость: мало того что сбегаю в выходной, пренебрегая редкой возможностью провести наедине столько времени, так еще и сбегаю в компании с Татьяной Казьминой, к которой моя возлюбленная относилась с подозрением.

Но беспокоило меня не только это. Олеся все никак не спешила начать разговор, о котором просила днем. Она лежала на моем плече, обняв руками и ногами, и молчала. Конечно, она поступила грамотно: сначала – секс, потом разговор, но и после хорошего секса тягостное молчание не добавляло очарования.

В конце концов, я заговорил первым:

– Что-то не так, милая? Она подняла на меня глаза.

– Нет, ты что, все было чудесно…

Олеся попыталась улыбнуться, но меня не проведешь: она поняла вопрос.

– Я не об этом. Я вижу, тебя что-то тревожит. И ты никак не можешь начать.

– А тебя разве не тревожит?

Я вздохнул, погладил ее по волосам. Я обожаю ее волосы, и обожаю их гладить. Я вообще люблю гладить волосы, и очень рад, что Олеську это не раздражало, как мою бывшую жену. Вот к той только прикоснись – сразу огребешь.

– Видимо, мы вздыхаем об одном и том же.

– Наверно. – Олеся отлипла от меня, приподнялась и села, подтянув колени к груди. Простыня, разумеется, сползла, открыв весьма фотогеничный вид. У меня мелькнула в голове мысль, что неплохо бы устроить фотосессию. Я не мог отвести глаз.

– Не смущай меня, – сказала она.

– Я наслаждаюсь. Так что ты хотела мне сказать, родная? Она добралась до тебя? Робкий кивок в ответ.

– Как именно?

– Позвонила утром. Сказала, что придет вечером за Томкой.

Я цокнул языком. Она договаривалась с Олесей еще до того, как заручилась моим одобрением!

– А потом она мягко так поинтересовалась, как я поживаю. Ну, ты же помнишь, мы особо никогда не враждовали, так почему бы и не поболтать по старой памяти, тем более что у меня было свободное время, ребятишки бегали по участку. В общем, поговорили. Вынула из меня всю душу, за десять минут уделала так, что я долго в себя не могла прийти.

Теперь уже подобрался я. Сел, протянул руку к тумбочке в поисках сигарет, но вспомнил, что пачка вместе с пепельницей остались на балконе. Придется потерпеть – морозить голый зад мне не хотелось.

– Что она тебе сказала?

– Я точно не процитирую, голова была как в тумане, но суть могу передать точно: она не позволит мне стать мачехой Тамаре, подаст в суд, если понадобится, и вообще «предупредила меня по-хорошему», чтобы не лезла в вашу семью.