Сердце Ведьмы - Женевьева Горничек

Вместо этого она спросила совета у мужа. Но поскольку Локи по-прежнему метался между Асгардом и Железным Лесом, свирепые наклонности сына казались ему скорее забавными, чем доставляющими неприятности. Ему ведь не приходилось общаться с Фенриром каждый божий день.

– Забудь свои глупые защитные заклинания – ты будешь в полной безопасности с боевым волком. Это же так здорово! – заявил он однажды. – Я всё ещё считаю, что нам следует научить его охотиться на людей.

– Нет, – сказала Ангербода.

– Но он хочет есть людей! Он бы с удовольствием ел людей. Разве не так, Фенрир?

– Да! – Волчонок завилял хвостом, и его язык взволнованно высунулся изо рта.

– Видишь? Вот и славно! – обрадовался Локи. – Мы просто должны держать его подальше от коз. Хель будет горевать, если брат закусит одной из них.

– Ты им ещё и клички дал, от этого не легче, – пробормотала женщина. – Теперь она вконец к ним привязалась.

Локи только усмехнулся. С недавнего времени он стал называть коз Ангербоды именами асов, зачастую не обращая внимания на пол животного. Он делал это исключительно для того, чтобы рассказывать про них забавные истории. Хотя колдунья считала, что лишь немногие из них были по-настоящему смешными.

Неудивительно, что Хель всё так же души в отце не чаяла с того самого дня, когда впервые увидела его. Иногда у колдуньи даже возникало чувство, что дочь являлась единственной причиной, по которой он вообще возвращался в Железный Лес, хотя Локи клялся всем чем угодно, что это не так. С другой стороны, Ангербода была готова с этим мириться, лишь бы видеть улыбку дочери и держать её в поле зрения – к этому времени Хель стала гулять по поляне с козами и Локи, а иногда и одна, несмотря на протесты матери. Именно тогда ведьма показала всем членам семьи границы чар, скрывавших их дом, и умоляла не выходить за их пределы. Фенрир и Хель, казалось, поняли. А Локи лишь хмыкнул.

Дочери исполнилось уже три с половиной года, и она была настоящей непоседой, как и положено ребёнку в этом возрасте, хотя, казалось, быстро уставала и начинала задыхаться от избытка эмоций. Однажды отец рассмешил её так сильно, что она не могла вздохнуть, и кончики её пальцев стали синеть, и только одно из успокаивающих снадобий её матери помогло ей прийти в себя.

– Прекрати её так раззадоривать, – отругала его Ангербода после того случая.

– Ты хочешь сказать, что я должен прекратить быть таким смешным? – невозмутимо ответил Локи. – Вряд ли у меня получится. Но ради нашей дочери я попробую.

Ведьма сшила Хель пару длинных толстых чулок под платья – не для того, чтобы скрыть ножки, а скорее для того, чтобы мазь под ними не пачкала одежду. К этому времени Ангербода улучшила свой рецепт, и плоть на ногах Хель по-прежнему росла вместе с ней, хотя и оставалась синеватой и омертвевшей. И хоть женщина не очень понимала, как это всё работает, но приписывала это достижение своим колдовским навыкам. Это давало ей некоторое чувство гордости, учитывая, как долго она винила себя за состояние дочери.

После рождения сына Ангербода решила, что пришло время добавить к списку снадобий, которые она готовила, ещё одно – препятствующее зачатию. Она не знала, как воспитывать волков, а поскольку Хель и Фенрир были так близки по возрасту, у неё не было никакого желания в ближайшее время обзаводиться третьим ребёнком. Локи, с одной стороны, не возражал, но при этом дал понять, что по большому счёту его эти заботы нисколько не волнуют. Во всяком случае, они по-прежнему спали вместе почти каждую ночь, когда он оставался в Железном Лесу. Ангербода старалась не слишком переживать по поводу его легкомысленного отношения, но удавалось ей это редко.

Скади предупредила, что такое женское средство против зачатия, вероятно, не продастся столь же же хорошо, как целебная мазь и зелья для утоления голода, которые она обычно сбывала. Она подтвердила то, что ведьма и так знала: большинство женщин в Девяти Мирах стремятся иметь как можно больше детей. Но тем не менее Охотница согласилась взять с собой несколько горшочков, чтобы обменять их, если будут желающие.

– Ты точно не та старая ведьма из сказок? – поддразнила её Скади, когда в первый раз увидела Фенрира, тогда ещё представлявшего собой маленький комочек меха. – Уверена, что это не твои детишки-волки гоняются за солнцем и луной?

– Нет, – ответила Ангербода. – В смысле, что я не уверена.

Так уж случилось, что Скади всегда была дружна с волками, так что чем старше становился Фенрир, тем больше ему нравилось общаться с ней. Он всегда первым слышал её приближение и обязательно выходил ей навстречу, и мать даже разрешала ему охотиться со Скади, пока они оставались в пределах действия защитного заклинания, о котором она сообщила и подруге, и её кузине. Когда они возвращались, сын-волк Ангербоды часто задирал Охотницу и пытался бороться с ней, будто она была таким же щенком. Скади смеялась, но не отказывалась. Как выяснилось, силами они друг другу не уступали.

Хель наблюдала за всей этой суматохой со своей обычной невозмутимостью, и Ангербода иногда видела, что Скади смотрит на Хель так, словно уловила в ней знакомые черты, но не может понять, чьи именно.

«С каждым днем девочка всё больше похожа на своего отца», – часто думала колдунья, будучи уверена, что и подруга это замечает. Она задавалась вопросом, часто ли Охотница видела Локи в Асгарде и как скоро рассмотрит сходство между отцом и дочерью, а затем и обнаружит связь между Локи и ей самой. И, естественно, уже не в первый раз женщина задумывалась, насколько манера поведения её мужа в Асгарде отличается от того, как он ведёт себя с ними, в Железном Лесу.

– Разве я не видела всех твоих масок?

– Боюсь, что нет.

Перед её мысленным взором по-прежнему стояла его мрачная ухмылка, тьма, притаившаяся в его глазах в ту ночь. Это была всего лишь одна летняя ночь из многих, что они провели вместе, и всё же в памяти отчётливо запечатлелся тот момент, когда муж посеял семена сомнения в её душе: то, как он посмотрел на неё, назвав их брак «текущим порядком вещей» и поинтересовавшись, «как долго это продлится». И всё это – сидя в нескольких метрах от их маленькой дочки, сыто сопящей в своей кроватке.

Частично Ангербода попыталась отбросить воспоминания о том разговоре, запереть их в глубинах своего сознания, куда можно дотянуться только в самые отчаянные времена. И всё же отчасти она так и не смогла простить его.

Кроме того, это была та самая ночь, когда она впервые рассказала Локи о своих снах – снах, что продолжали мучить её и сейчас, хотя ведьма всё ещё не поддалась таинственному голосу, не позволила выманить себя из тела. С каждым её засыпанием незнакомец становился всё сильнее, пока она, наконец, не стала бояться спать вообще, опасаясь, что однажды уступит его требованиям и позволит захватить себя.

Что тогда будет? Ей не хотелось этого выяснять. Ибо чем сильнее противник пытался воздействовать на неё, тем больше укреплялась Ангербода в своём подозрении, что за загадочным голосом скрывается Один.