Лекарь. Ученик Авиценны - Ной Гордон

— Какая жалость, — проговорила девочка, — что вы пользуетесь куклой. — Искоса она так взглянула на Роба, что у того закружилась голова. — Она хоть красива?

«Не так красива, как ты», — хотелось ответить Робу, но не хватило смелости. Он просто пожал плечами.

— Ее зовут Тельма.

— Тельма! — Гарвин задохнулась от смеха, он улыбнулся в ответ. — Ой! — воскликнула девочка, посмотрев на солнце. — Мне пора бежать в усадьбу, на вторую дойку! — И склонилась всем весом своего мягкого тела на его руки.

На берегу Роб опустился на колени у ее ног и отвязал коньки.

— Это не мои, они висели в доме, — честно сказал он. — Но ты можешь взять их себе на время и кататься.

Она быстро замотала головой:

— Если я принесу их домой, он меня изобьет до полусмерти и станет допытываться, что мне пришлось делать, чтобы их заполучить. — Роб почувствовал, как к лицу прихлынула кровь. Чтобы справиться со смущением, он подобрал три сосновые шишки и стал жонглировать для нее.

Гарвин засмеялась и захлопала в ладоши, а потом скороговоркой, задыхаясь, объяснила, как отыскать усадьбу ее отца. Уже уходя, она чуть задержалась и обернулась к Робу.

— В четверг утром, — выпалила она. — Он не любит, когда кто-нибудь к нам приходит, но по утрам в четверг он возит сыр на рынок.

* * *

Наступил четверг, однако Роб не поспешил в усадьбу Эльфрика Тэлбота. Вместо этого он долго не вставал с постели, охваченный страхом — не перед Гарвин, не перед ее отцом, — а перед тем, что творилось с ним самим и чего он не в силах был понять. Здесь были тайны, на разгадку которых ему не хватало ни смелости, ни мудрости.

Ночью ему приснилась Гарвин Тэлбот. В этом сне они лежали вместе на сеновале — должно быть, в сарае ее отца. Сон был похож на те, в каких он несколько раз видел Эдиту, и теперь он старался вытереть свою подстилку так, чтобы не привлечь внимания Цирюльника.

Пошел снег. Тяжелые хлопья валились с неба, и Цирюльник затянул оконные отверстия шкурами. Воздух в доме стал тяжелым, и даже днем видно было только маленький круг, освещенный очагом. Снег шел четыре дня, с короткими перерывами.

Подумывая, чем бы заняться, Роб сидел у очага и рисовал разные травы, которые они насобирали. Из костра он выхватывал обгоревшую палочку и набрасывал на коре, содранной с поленьев, то курчавую мяту, то хрупкие засохшие цветы, то покрытые прожилками листики клевера. После полудня растопил на огне снег, напоил и накормил кур, стараясь при этом побыстрее отворить и так же быстро затворить дверь в курятник — несмотря на все его старания по регулярной чистке клеток, воздух там был уже очень тяжелый.

Цирюльник не вылезал из постели, потягивая метеглин. На второй вечер снегопада он отправился в трактир и вернулся; с тихой светловолосой девкой по имени Хелен. Роб, лежа по другую сторону очага, пытался подсматривать за ними: хотя он не раз видел это событие, теперь его стали озадачивать некоторые подробности; с недавних пор тревожившие его мысли и сны. Но в кромешной тьме ничего разглядеть не удавалось, только головы, освещенные пламенем очага. Цирюльник был весь поглощен своим занятием, но женщина казалась усталой и невеселой, словно выполняла безрадостную работу.

Когда она ушла, Роб взял кусок коры, палочку из очага и вместо растений попытался изобразить женские черты.

Цирюльник, отправившись к ночному горшку, задержался у постели мальчика, разглядел рисунок и задумчиво наморщил лоб.

— Кажется, это лицо мне знакомо, — проговорил он.

Немного погодя, уже вернувшись в постель, он поднял голову и сказал:

— Ба! Так это же Хелен!

Робу это было приятно. Он попытался изобразить торговца мазями, Уота, но того Цирюльник узнал, лишь когда Роб пририсовал рядом фигурку медведя Бартрама.

— Тебе надо продолжать эти старания воссоздать лица — думается мне, такое умение нам еще пригодится, — велел ему Цирюльник. Но наблюдать за Робом ему скоро надоело, и он вернулся к метеглину, а потом уснул.

Наконец, во вторник снегопад прекратился. Роб обернул голову и руки старыми лохмотьями и отыскал в доме деревянную лопату. Расчистил дорожку у дома и пробрался к конюшне, чтобы прогулять Инцитата; от безделья и сытной еды — вдоволь сена и сладкого зерна — конь разжирел.

В среду Роб помог нескольким местным мальчишкам расчистить занесенную снегом поверхность пруда. Цирюльник снял шкуры с оконных отверстий и впустил в дом поток холодного свежего воздуха. Это событие он отпраздновал, зажарив баранью ногу и подав к ней мятное желе и пироги с яблоками.

Утром в четверг Роб снял с балки костяные коньки, перекинул через шею кожаные ремешки креплений. Потом пошел на конюшню и не запряг Инцитата, а лишь надел на него узду и недоуздок, сел на коня верхом и выехал из городка. Морозный воздух звенел, ярко светило солнце, ослепительно сверкал белизной свежий снег.

Роб представил себя римлянином. Воображать себя Калигулой на настоящем Инцитате ему не хотелось — он твердо помнил, что Калигула был не в своем уме и плохо кончил. Он решил быть Цезарем Августом и повел преторианцев по Аппиевой дороге до самого Брундизия[38].

Усадьбу Тэлбота он нашел без каких-либо затруднений — она стояла точно там, где и сказала девочка. Дом покосился и выглядел ветхим, с прогнувшейся крышей, зато сарай был просторным и крепким. Дверь в него была отворена, и Роб слышал, как внутри кто-то возится со скотиной.

Мальчик сидел верхом, не решаясь сойти, но Инцитат тихонько заржал, и делать ничего не оставалось.

— Гарвин! — позвал он.

В дверях сарая показался мужчина и медленно пошел к Робу. В руках он держал деревянные вилы, густо облепленные навозом, от которого на морозе валил пар. Шел он, осторожно ступая, и Роб понял, что человек этот пьян. Сутулый, с землистым цветом лица, кудлатой черной бородой (того же цвета, что и волосы Гарвин) — это мог быть только Эльфрик Тэлбот.

— Ты кто? — спросил он.

Роб назвал себя. Мужчина покачнулся.

— Что ж, Роб Джереми Коль, не повезло тебе. Ее здесь нет. Она сбежала, шлюха проклятая.

Вилы качнулись в его руках, и Роб уже не сомневался, что сейчас и его самого, и коня окатят с ног до головы дымящимся коровьим навозом.

— Убирайся прочь из моих владений, — сказал Тэлбот; из глаз его полились слезы.

Роб медленно ехал на Инцитате обратно в Карлайл. В голове неотвязно вертелись мысли: куда она направилась, выживет ли в одиночку? Больше он не был Цезарем Августом во главе отряда преторианцев. Он был просто мальчиком, которого одолевали сомнения и страхи.