Одиночное повествование - Федор Конюхов

А между тем его все сильнее томит совесть и с каждым часом усугубляет его муки. Он не находит утешения, думая о земном. Он боится Бога.

Но вот наконец пошел отлив. Вахтенный об этом доложил корабельщику. Тот дал команду, чтобы все посторонние люди покинули борт корабля. С берега были отданы швартовые: сначала носовые, затем кормовые. Корабль медленно вместе с водой начал отчаливать от причала, тем самым покидая хананейскую землю и порт Иоппию.

По выходе из гавани погода стояла прекрасная, при спокойном море дул ровный попутный ветер. Главная задача рулевого заключалась в том, чтобы держать паруса надутыми и подставлять корму теплому ветру и покатым волнам Средиземного моря.

Единственная неприятность беспокоила корабельщика, что его корабль слишком погружен в воду из-за большого груза. Но капитан хотел хорошо заработать этим рейсом и успокаивал сам себя: «Это нам ничем не грозит, кроме неудобства. В это время года море спокойное, штормов почти не бывает. Сезон средиземноморского «Мистраля» прошел, может, плавание обойдется без плохой погоды». Он посмотрел на картушку компаса, проверил, точно ли рулевой выдерживает курс 270 градусов.

Иона тоже вышел на кормовую палубу, чтобы последний раз взглянуть на родную землю. Он, взявшись за поручни, стал наблюдать, как хананейская земля быстро удаляется от корабля, прижимаясь к горизонту. Душа его болит, сердце разрывается на части. Он видит за кормой удаляющиеся горы – могучие далекие горы, за которыми его дом. Он знает, что ему уже никогда не вернуться в свою Синайскую пустыню к родителям. И он не в силах сдержать слезы, они сами катятся по загорелому мрачному лицу мелкими капельками. Боясь, чтобы никто не увидел, как он плачет, Иона поспешил вниз, в свою каюту. Голова гудит от мыслей, он сжимает ее руками, забившись в угол каюты, сидит, молча глядя в пространство перед собой.

Совесть способна душу вымотать из человека. Каждый человек, в том числе и Иона, знает, что совесть – это внутренний голос, который его упрекает и гнетет или поощряет и радует, в зависимости от ситуации. Совесть – это своего рода духовный инстинкт, который быстрее и яснее отличает добро от зла, нежели ум. Кто следует совести, тот не будет сожалеть о своих поступках. Чего не скажешь об Ионе. Он только беспокоился, чтобы его бренное тело не было побито камнями, и не думал о душе.

В Священном Писании совесть еще называется сердцем. В Нагорной проповеди Господь Иисус Христос совесть уподобил оку (глазу), которым человек видит свое нравственное состояние. Еще уподобил ее сопернику, с которым человеку необходимо примириться до того, как он предстанет перед Господом Богом. Этот внутренний голос, называемый совестью, находится не в твоем контроле и выражает себя непосредственно, помимо твоего желания. Подобно тому, как ты не можешь убедить себя, что ты сыт, когда ты голоден, и что ты отдохнувший, когда ты уставший, так ты не можешь себя убедить в том, что поступил хорошо, когда совесть говорит, что ты поступил плохо.

О совести красочно писал А.С. Пушкин в драматическом произведении «Скупой рыцарь»:

И дальше с ужасом вспоминает старый рыцарь мольбу и слезы всех тех, кого он безжалостно обобрал.

Совесть есть всеобщий и естественный закон. В Библии сказано, что Бог при самом создании человека начертал в глубине его души свой образ и подобие, поэтому принято совесть называть Голосом Божьим в человеке.

Иона сидит в каюте, как монах в келье, слышит голос Бога, но не хочет ему повиниться. От совести негде спрятаться: ни в пустыне, ни на море, ни за Геркулесовыми столбами, куда задумал бежать Иона.

Целый день ветер был попутный, корабль плыл быстро и по курсу. К вечеру земля совсем скрылась за горизонтом. Корабль, как и люди, остался наедине с морем, небом и Всевышним. «Море – громадное существо, которое несет на своей спине ничтожных червей, копошащихся на кусках дерева» (Халиф Омар).

Ветер совсем стих. В небе парит чайка, напоминая Ионе коршуна в пустыне; и такая же тишина. Тишина пустыни и моря чем-то похожи друг на друга, наверное, высоким небом и горизонтом вокруг, ничем не закрываемым.

При заходе солнца рулевой матрос заметил по носу корабля, на западе, сплошной облачный покров, а перед ним – перистые облака. Такая облачность обычно предвещает ухудшение погоды. Об этом он доложил через юнгу-арабчонка корабельщику. Тот поднялся на кормовую палубу, сам осмотрел небо, и по выражению его лица можно было понять, что зловещие облака – не повод для беспокойства. Но все-таки он отдал команду убрать большой четырехугольный парус и поставить штормовой треугольный. Когда был заменен парус, снова спустился в каюту, чтобы немного отдохнуть.

К утру погода стала портиться. Сначала туман покрыл корабль и людей, как мокрой тряпкой. Он был такой густой, что его можно было хоть ложкой черпать. К середине дня погода стала совсем свежеть. Пошла большая зыбь с северо-востока, начался небольшой дождь. Волны увеличивались очень быстро, и в последующие часы ветер достиг ураганной силы. Несмотря на то что паруса убрали, корабль не очень хорошо всплывал на волну и принимал сильные удары в борт. Носовая часть постоянно была погружена на полметра, а то и больше, в воду, корма – немного меньше. Корабль не слушался руля, им было все труднее и труднее управлять.

Выписка из книги пророка Ионы: «Но Господь воздвиг на море крепкий ветер, и сделалась на море великая буря, и корабль готов был разбиться. И устрашились корабельщики, и взывали каждый к своему богу, и стали бросать в море кладь с корабля, чтобы облегчить его от нее; Иона же спустился во внутренность корабля, лег и крепко заснул».

А тем временем матросы «сказали друг другу: пойдем, бросим жребии, чтобы узнать, за кого постигает нас эта беда. И бросили жребии, и пал жребий на Иону». Корабельщик приказал позвать странного пассажира наверх.

От удара сильной руки дверь в каюту широко раскрылась, пахнуло ветром, и лампа погасла. В дверях появился долговязый матрос с худым задубелым лицом и х-образными ногами. В черных глазах его застыл испуг, на лице не было ни кровинки: «Живо на палубу! Приказ корабельщика!» – и тут же запрыгал вверх по трапу, как ревматический заяц.

Иона не без труда выполз из койки, а вернее, ниши, устроенной в переборке. Под ногами ходуном ходила палуба, подволок раскачивался, погасшая лампа уныло скрипела, усиливая тоску и страх. Он попытался зажечь ее, но огонь тут же погас.

Выйдя из каюты и пробираясь по темному коридору, Иона видел, как моряки, выстроившись в цепочку, откачивали воду в совершенно невообразимых условиях. Стоя по пояс в воде, они передавали полные ведра друг другу. Работали до черноты в глазах, и только благодаря их работе корабль не тонул. Стоило им прекратить на некоторое время откачку, как тут же все пошло бы ко дну.

Цепляясь за поручни раскачивающегося скользкого трапа, Иона по узкому проходу поднялся на верхнюю палубу, которую беспощадно окатывали волны. Он увидел, что люди на шканцах сильно суетятся: одни ползли на мачту, склонявшуюся подобно молодому деревцу под напором ветра, другие спускались вниз.