Колдовское наваждение - Аннет Клоу

— Что случилось? Который сейчас час? — спросила она у него.

— Неважно, — проворчал он и резко сорвал покрывало с ее тела. — Вставай! У меня есть подарок для тебя!

Он говорил это все с такой усмешкой, что Патриции стало немного страшно. Быстро соскользнув с кровати, она стала перед ним и только сейчас почувствовала, как от него разит виски и дешевыми духами. Патриция поняла, что он провел это время в публичном доме.

— Тебе мало одной любовницы? — вырвался у нее вопрос, о котором она сразу же пожалела, так как дала повод поиздеваться над ней.

— Ревнуешь, любовь моя? Я, грешным делом, подумал, что ты с радостью передохнешь!

— Я не ревную, — вспыхнула Патриция. — Как ты смеешь дотрагиваться до меня своими грязными руками после того, как ты касался ими проститутки?

Эмиль пожал плечами и язвительно заметил:

— Все проститутки одинаково грязны.

Патриция совсем разозлилась.

— Какой же ты хам! Наклеил на меня ярлык проститутки, а сам-то ведь и обесчестил меня!

Эмиль удивился.

— Насколько я помню, ты сама призналась, что той ночью, у тебя в кабинете, отдалась мне добровольно, — сказал он.

Глаза Патриции наполнились слезами, и она задохнулась от волнения.

— Ты обманул меня, — сказала она ему. — Я тогда думала, что люблю тебя и что ты тоже меня любишь.

— Да? А как же насчет других мужчин? Как ты за них оправдаешься? Они тебя также насиловали? Или ты им отдавалась по любви? — с иронией в голосе спросил Эмиль.

— Другие! Какой же ты подлый! — дико прошипела Патриция. — Других не было! Ты был первым, и ты прекрасно это знаешь.

— Первым, — признался он, чуть улыбнувшись, — но, как мне кажется, не последним…

Патриция со всего маху влепила ему звонкую пощечину. Эмиль побледнел, на скулах его заходили желваки. Он грубо схватил ее за плечи и резко сказал:

— Расскажи мне о тех, кто был с тобой. Каковы они? Ты отдавалась им прямо на полу своего кабинета или приглашала их в свою спальню? Ты стонала под ними, как подо мной? Сколько их было там, Патриция?

Патриция с ужасом и удивлением смотрела на него. Он больно вцепился пальцами в ее тело. Глаза его горели, и он был похож на сумасшедшего человека. Патриция с дрожью в голосе ответила:

— Не было других, слышишь, не было!

Губы Эмиля задрожали, и он резко швырнул ее, как вещь, на кровать. Она распласталась на кровати так, что ее ночная сорочка задралась вверх, обнажая ее стройные ноги.

Патриция было настолько испугана его бешенством, что боялась даже пошевельнуться, не то что одернуть сорочку.

— Сними эту свою дурацкую рубаху, — прохрипел Эмиль. — Я принес тебе кое-что приодеться.

Он направился к креслу и схватил сверток, который принес сегодня. Патриция покорно повиновалась ему. Эмиль подошел к ней, В руках у него было что-то тонкое и прозрачное.

— На этот раз я принес тебе подарок, подходящий для любовницы. Вот, надень. Я хочу, чтобы ты продемонстрировала его мне! — приказал он.

Патриция нерешительно взяла это из его рук и приложила к себе. Теперь она рассмотрела, что это была ночная сорочка, сшитая из такой тонкой ткани, что казалась совсем невесомой. «Эта вещь будет больше открывать, чем прятать», — с ужасом подумала Патриция. Сорочка была алого цвета, и это был символ продажной любви. Она поняла намек. Этот подарок должен еще раз подчеркнуть, что она падшая женщина.

Еще одна, страшно возмутившая ее мысль промелькнула у Патриции — не снял ли он эту сорочку с тела той, чьими духами он так пропах?

— Надень! — приказал Эмиль.

Патриция надела ночную сорочку и медленно повернулась к нему лицом. Черные глаза Эмиля загорелись, и у него перехватило дыхание от ее красоты. Под этим горящим взором она почувствовала знакомое волнение в груди, и отвернулась, боясь, что оно растает от одного взгляда его магических глаз.

Повернувшись, она вдруг поймала свое отражение в зеркале, висящем напротив.

Прозрачная ткань, едва касаясь тела, обрисовывала только грудь и бедра — контуры фигуры едва угадывались. Эмиль пожирал ее глазами. И опять — от этого горящего взгляда — ее темные соски набухли и затвердели. И опять ей стало стыдно. Он одел ее как проститутку и похотливо, как проститутку, рассматривал. Но, видя его восхищенный и горящий взгляд, она, вопреки своему разуму, снова ощутила трепет и желание разделить с ним страсть.

— Патриция, — почти простонал Эмиль, — я умираю от любви к тебе. Любовь испепеляет меня. Подойди и уйми мою боль. Прошу, прошу тебя…

Его голос звучал теперь так мягко и искренне, что она поняла, что он, как и она, полностью захвачен страстью.

Но она еще попыталась сопротивляться. Он пришел пьяный и злой от проститутки, вырядил ее как продажную женщину, а теперь ожидает, что она покорно будет удовлетворять его желания.

— Как ты после всего осмеливаешься меня просить? — с горечью произнесла Патриция.

— Как я осмелился? — переспросил он. — Ты — моя! Запомни, ты — моя! Ты всегда будешь моей!

— Никогда! Никогда в жизни я не буду любить тебя по доброй воле! Я ненавижу тебя! — и, бросившись к нему, она начала хлестать его руками по лицу, царапать ногтями.

Эмиль, не ожидавший нападения, сначала позволил залепить себе пару пощечин, но, опомнившись, схватил ее за запястья. Они оба не удержались, рухнули на кровать. Наконец Эмиль обуздал ее, заломив ее руки за спину и зажав ее ноги своими ногами. Он придавил ее так, что она не могла больше пошевельнуться. Она замерла и услышала, как он стал шептать ей нежные, ласковые слова.

Она вдруг поняла, что борьба еще больше возбудила его страсть. И почему ему нравилось так мучить ее?

Он тяжело задышал и простонал:

— О боже! Женщина! Что ты со мной делаешь?

Эмиль наклонил свою черную голову и стал тереться носом о ее грудь. Он еще что-то бормотал, но что — ей было неясно. Страсть и желание мучительно разлились по всему ее телу, и она задрожала. Как она ненавидела себя, но не могла противостоять силе его любви.

Патриция полностью подчинилась его воле и покорно, впрочем — нет, не покорно, а активно шла за ним, как бы проверяя, насколько низко она может пасть.

Она наслаждалась новыми, неизведанными еще ощущениями в любовной игре и мысленно даже благодарила его за наслаждение, которое он ей доставлял. Порой она обвиняла себя, что у нее действительно душа проститутки. Это признание пугало ее больше всего тем, что Эмиль так легко включал ее низменные природные инстинкты, а она даже желала этого включения.

Патриция довольно быстро приспособилась выполнять те требования, которые Эмиль предъявлял к ней как к любовнице. Она приносила ему бренди и сигары, подставляла кресло и подавала домашнюю одежду — все это она делала сейчас спокойно, без всякого возмущения.