Проклятый трон - Ирина Зволинская

с удовольствием уточнял, где-то спорил до хрипоты, где-то и сам смеялся, понимая какую глупость предложил. Часы в кабинете его величества отбили двенадцать раз, и Бонк вдруг поймал себя на мысли, что всю ночь готов говорить с молодым императором.

Ральф хмыкнул, взлохматил волосы и, сделав глоток воды, спросил:

– А что я должен подписать-то?

Юрий вздохнул и будто с сожалением потянулся к забытой на краю стола папке. Извлек оттуда бумагу и передал Ральфу.

Бонк сглотнул. Ни о каком договоре не было речи. На гербовой бумаге император удостоверял подпись господина Ральфа Бонка. Высочайшее доверие.

Ральф Бонк теперь мог подписывать любые документы за его величество Юрия.

Глава 16

Память – ловушка. Ржавый от крови капкан. Зубья его давно уже раздробили кость, снять нельзя, остается лишь ждать, когда конечность отсохнет. Это, конечно, если жертве повезет, и она выживет. В моём случае в капкан угодил хищник. Чтобы не сдохнуть от голода, он сам клыками отгрыз застрявшую в смертельной ловушке лапу.

Я не хочу больше помнить. Я никто. Темнота.

«Алиана» – слышу я чей-то вздох, но не знаю, кто есть Алиана.

Меня нет. Я хочу, чтобы меня не было.

Ночь сменяет день. Смерть сменяет жизнь, и в бесконечности этой нет времени.

Белый мрамор. Белый снег. Пустота. Тишина, но я слышу, как внутри слабого тела бьются целых два сердца. Я вижу людей, но не различаю лиц. Я не помню своё имя, я не понимаю слов. Я свободна. От всего свободна.

Солнце садится, и что-то тянет меня в белый каменный склеп. Человек, зачем ты снова и снова приходишь сюда?

У него красивые руки, и когда теплые пальцы касаются лица белой мраморной статуи, я ощущаю теплое прикосновение на своих щеках.

Кто ты?

Темнота заполняет склеп, собираясь в молодого мужчину рядом со мной. Мой лес недоволен, он злится, волнуется.

– Упрямый мальчишка! – хмурит он светлые брови, и за белыми стенами склепа поднимается снежный буран. – Убирайся! Сколько тебе повторять?!

Ветер воет, стучится в окно, а я вспыхиваю алым туманом.

– Кто он? – и, замирая, спрашиваю: – Кто я?

«Ты – это я, – отвечают тысячи голосов. – А он – никто».

Никто?

Да… пусть будет так.

В высокие окна дворца стучит мелкий дождь. Дитя моё, одно твое слово, и я заберу тебя. Не хмурь свои брови, я вижу, как злые искры сверкают в твоих волосах, я пытаюсь поймать свое отражение в синих как южное море глазах. Безуспешно.

Белый снег заметает черный скелет разрушенной крепости, далеко на юге темноволосый мужчина отдает приказ жечь оставленные города. Он вскрывает конверт со срочным донесением, и вокруг него вспыхивает обжигающий ярко-алый туман.

Он силён, он опасен, он единственный в мире, кто всё ещё имеет власть надо мной. Темнота сама подарила ему это право. Много лет назад.

– Никки, – читаю я по губам.

Мне больно. Мне страшно. Мне мучительно стыдно. Мне горько слышать это имя!

«Забудь, моя девочка», – обнимает меня темнота, и боль уходит. Я снова свободна. Нет больше Никки, одна пустота.

«Алиана», – шепчет она.

Алиана… красивое имя. Пусть забывает. Мне нравится не помнить. Уверена, ей тоже понравится.

Тает снег, на деревьях появляются листья. Белый камень в чаще красного леса разрезает трещина. Только тихое «Алиана» в мраморном склепе снова и снова тревожит меня.

Человек упрям.

Теплые пальцы повторяют контур холодных мраморных губ. Он вздыхает и горячим лбом утыкается в мои колени. Мой мальчик… я так хочу дотронуться до тебя, но каменные руки не умеют двигаться.

– Кто он?! – я рвусь ему на встречу, ураган беснуется за белыми стенами склепа. – Кто я?!

«Ты – это я, – ласково шепчет бездна и отводит светлые пряди от моего лица. – А он просто мальчик. Сын своего отца. Если хочешь, я покажу тебе?»

– Да, – я замираю и, сбрасывая её нежные путы, требую: – Покажи мне!

Кухонный стол. Падающий на пол стеклянный стакан. Звон разбитого стекла. И мужские губы, терзающие мой рот. Жадные руки под моей футболкой. Деревянная столешница, к которой он прижимает меня, впечатываясь в мои бедра. И низкий стон от мучительно сладостного ощущения сильного мужского тела между моих ног.

Мне не нравится то, что я вижу, но я знаю, это – правда.

«Принуждать тебя к чему бы-то ни было, я не собираюсь. Но если после сегодняшней ночи ты забеременеешь, у тебя всего два выхода. Или ты станешь моей женой, или отдашь мне ребенка», – звучат его слова.

Темнота застыла, останавливая время, стихли звуки, и в абсолютной тишине я отчетливо услышала, как стучит крохотное сердце. В два раза быстрее моего.

– Да, я – это ты, Рэндольф.

А он просто мальчик. Сын своего отца. И очень скоро у него появится братик. Или сестричка…

Вдох, и я у пепелища – всё, что осталось от крепости. Всё, что осталось от нашего детства.

«Твоя мать умерла три месяца назад, Ана. После похорон господин Бонк ушел за пределы крепости, в лес, и не вернулся. Твоих родителей больше нет».

Утренний выпуск новостей, белая Элизабет и горькое «прощай, Алиана».

Зря я решила вспомнить. Даже демону может быть больно. Удивительно.

Я положила руку на живот и рассмеялась: под ладонью будто взорвались тысячи пузырьков. Тоска? Печаль? Глупости, право слово. Мне есть, зачем жить. Я не одна!

– Ани! – окрикнул меня Никки.

Младший брат Лиззи изо всех бежал ко мне. Он поскользнулся на скользкой после дождя земле и упал на колени, упрямо мотнув головой и пытаясь встать. От этой будто знакомой картинки у меня почему-то заныло в груди, и я рванула к нему, собираясь напротив младшего Холда из темноты.

– Ани… – он поднял на меня глаза, и я вдруг поняла, что дурацкая длинная челка больше не закрывает его лицо. И по-военному короткие волосы Николаса – ослепительно белые…

– Николас …ты подстригся, – озвучила я очевидное. – И ты – седой.

Он застыл, на скулах его выступили желваки. Я погладила его по щеке, стирая с его лица злую гримасу, но, опомнившись, забрала руку. Я не имею права до него дотрагиваться, да и прикосновений гениальный сын Холдов не любил.

– А ты стоишь босиком на холодной земле, Алиана, – сквозь зубы сказал он. – И ты беременна.

– Да, беременна, – мне почему-то стало смешно, я рассмеялась и, наблюдая за тем, как Никки пытается встать, призналась: – от твоего отца. Вот ведь ерунда, Правда?

Николас пошатнулся и снова рухнул на колени.

– Никки? – я потерла виски, собираясь с мыслями.

– Да, Алиана? – тихо ответил