Отпуск Мегрэ - Жорж Сименон

«Вот ты и при деле», – внушала ты мне.

Я же, как ты теперь понимаешь, нацеливался совсем на другое существование.

Когда мне доверили писать малюсенькие заметки в газету, ты ходила и гордо показывала их соседям. А когда, наконец, одна газета в Париже, издатель которой не знал, что я столь молод, назначила меня своим корреспондентом в Сабль, ты вообще не могла прийти в себя от радости.

Ты представляла, что я женюсь в нашем городишке и заведу себе маленький розовый домик в новом квартале.

Все это теперь причиняет мне боль, и я не нахожу больше слов, чтобы рассказать тебе, на что я решился.

Через несколько часов, моя бедная мамочка, я уже уеду. У меня не хватило мужества поговорить об этом с тобой и с отцом. Он все же, как я полагаю, поймет меня, поскольку, прежде чем потерял руку, тоже имел амбиции.

Итак, этим вечером я сяду в поезд, идущий в Париж.

Благодаря связям в газете я нашел себе довольно скромное местечко, но надеюсь на успех. Я никому ничего не сказал об этом, даже своим хозяевам. Но ничего не бойся. Дела свои я оставляю в полном порядке. Единственно, кто немного знает, так это Люсиль, поскольку мне нужно было иметь хотя бы одно доверенное лицо. Она хорошая девочка, и ты целиком можешь на нее положиться. Она очень любит вас обоих, и с нею вы мало-помалу забудете о моем отсутствии.

Я хотел бы тебя, по меньшей мере, расцеловать перед отъездом. И даже пытался это сделать, а ты все спрашивала меня, почему я тебя так крепко обнимаю.

Я не сказал до свидания, поскольку просто не хватило мужества.

За последние несколько месяцев я сильно повзрослел. Вы же этого не заметили. Родители всегда смотрят на взрослых сыновей как на детей даже тогда, когда те становятся мужчинами. Я попытаюсь, говорил я отцу, вести себя как мужчина. И если этого не произойдет, то станет доказательством, что жизнь слишком сложна.

Напишу вам, когда будут новости. Сообщу тебе адрес, по которому ты сможешь мне написать. А это письмо получишь завтра утром, до того беспокоиться обо мне не станешь, поскольку я предупредил, что буду работать всю ночь у своих хозяев.

Письмо опущу этим вечером на вокзале, когда будет отходить последний поезд. Билет у меня есть.

Испытаю свой шанс, мама, как и многие другие это делали до меня. Я слышал от тебя, что ты осуждала людей, которые поступают так. Поверь же мне, если я буду утверждать, что так лучше всего.

Пожелай мне удачи, несмотря ни на что. Иногда молись за своего сына, который идет навстречу судьбе.

Не буди отца. Пусть он хорошо выспится, прежде чем узнает эту новость. Я знаю, что ты человек более слабый и постоянно болеешь. Подозреваю, что уже несколько месяцев у тебя побаливает сердце. Но хочу надеяться, что ты будешь гордиться мною.

До свидания, моя милая мамочка.

Твой сын Эмиль».

Мегрэ схватил открытку, на которой была изображена площадь Конкорд и несколько слов на обороте, написанных нервным почерком:

«Все в порядке. Ты можешь писать мне до востребования на 26-е почтовое отделение в Париже. Целую вас всех троих. Эмиль».

Мегрэ вспомнил, что 26-е почтовое отделение находится в предместье Сен-Дени, неподалеку от Больших бульваров.

– Ему послали телеграмму?

– Только в полдень.

– Он еще не ответил?

– А вы полагаете, что он ее уже получил? Если он приедет, это будет большим утешением родителям.

И она со вздохом посмотрела на человека с пустым рукавом, который снова крепко заснул в своем кресле, и только от его дыхания шевелились седеющие усы.

– Вы останетесь с нею на ночь?

– Можете быть спокойны. Я пошлю за своими вещами племянника.

Она, конечно, не заснет, ибо не осмелится спать в комнате, где зарезали Люсиль. Будет ухаживать за мадам Дюфье. А вот пойдет ли ночью дежурить на верфь муж?

Мегрэ не стал задавать никаких вопросов. Медленно сложил письмо и убрал на место. Конечно, ему хотелось бы взять его с собой, но он знал, что этого ему не разрешат.

В спальне мадам Дюфье захныкала, как ребенок, толстая женщина с трудом поднялась.

– Извините меня, – проговорил Мегрэ, – мне нужно уходить…

В углу стояло пианино, на дубовом столе вышитая дорожка, а на стенах фотографии детей, выстроившихся по ранжиру, и надписи по годам. Это все были питомцы мадам Жадэн, ученики, которых она выпускала из года в год.

– Один из ваших коллег уже опрашивал меня, месье комиссар, такой высокий со шрамом.

Этот Пьешо свое дело знает.

– Действительно, была организована лотерея в пользу школ. Ну и школьники занимались распространением билетов. Мы разрешаем им заходить к коммерсантам и главным образом к людям, которых они знают. Наша Люсиль располагала лотерейными билетами, как и все остальные.

В понедельник утром дети должны были сообщать о нереализованных билетах и книжечках.

– Каждому школьнику поручался определенный квартал или улица?

– Нет. В выборе мест распространения они были свободны.

– Не расскажете ли мне о Люсиль?

Мадам Жадэн была маленькая и чернявая. В классе она, наверное, выглядела строгой, поскольку это требовалось, но здесь в ее взгляде угадывалась доброта к детям.

– Ваш инспектор задавал мне возмутительные вопросы в отношении детей, я так ему и сказала. И он вам наверняка доложит, что я его плохо приняла. Вы мне кажетесь более разумным и понятливым. А он все пытался узнать, встречалась ли Люсиль с мальчиками и насколько она была продвинута в вопросах секса. Вы только подумайте! Ей ведь едва исполнилось четырнадцать лет. На вид, правда, давали больше, поскольку она была рослая, разумная, может быть даже слишком рассудительная для своего возраста. Мы иногда имеем дело, и я этого не отрицаю, с преждевременно развитыми девочками, которые знакомятся с мальчиками на улицах, особенно зимой, когда уже темновато, а то и со взрослыми мужчинами. Но это – исключение.

– Люсиль была разумной девочкой?

– Я даже называла ее маленькой мамочкой, потому что на переменах вместо того, чтобы играть со старшими, она занималась с малышами. Однажды я очень удивилась, случайно услышав ее разговор с одной из подруг, у которой в семье только что появился маленький братик. Люсиль грустно так сказала: «Мне кажется, что моя мать больше не сможет иметь детей…» Скажу вам, месье комиссар, что, на мой взгляд, только в бедных семьях есть уже настоящие мамаши в четырнадцать лет.

– Полагаю, что в связи с каникулами вы ее в последнее время не видели?

– Нет. Я видела ее много раз, ибо, чтобы не предоставлять детей самим себе и улице, мы с теми, кого доверяли нам родители, организовывали разные игры, ходили на пляж или в сосняк…